В этот момент меня словно не стало. Я смотрела на них, сменяющих друг друга, и видела предков, оставивших себя в сражениях, наших дедов, ушедших в Бело-Синюю высь в бою. Лучшей доли для воина нет. Потом я увидела тень, падающую от дев на жертвенный камень за ними, и мне показалось, что это рисунок там, а девы лишь затем сменяют друг друга, чтобы слиться с ним, стать тем единственным Воином, который живет во всех нас. И это так поразило меня, что больше всего на свете в тот миг мне захотелось подняться и сделать так, как они.
Но вот вышла последняя, и я отвлеклась от мыслей. Она станцевала, потом застыла и занесла меч — как все, строгая и красивая. В этот момент неожиданное движение поднялось среди людей, будто кто-то пробивался к кругу. Дева пронзила себя мечом, как и все, устремив себя к Луноликой, и тут раздался крик из темной скалы людей — вздох ужаса и одно слово: «Дочка!»
Дева извлекла меч. В свете костра мне показалось, что темно от крови его острие. Люди подались прочь, будто ограждаясь от беды. Дева опустила глаза на толпу, и я узнала ее — я видела ее в чертоге. Взгляд ее был странный. В глубине людской глыбы рыдала женщина; голос отдалялся, и толпа смыкалась, заглушая его; я поняла, что ее увлекают прочь.
Дева повернулась, отошла к Белому бубну, положила меч возле него, поднося жизни и смерти всех воинов Луне, и вернулась на свое место, в конец полукруга. Музыка смолкла, потом снова началось равномерное бормотание бубна: гхум, бум, дум, — и девы, став опять каменными изваяниями, двинулись обратно. Люди расступались перед ними и смыкались сзади, будто они шли в воде.
Однако в середине поляны толпа стала редеть. Все потянулись к своим кострам, одна я еще шла следом. Когда костры остались позади, я увидела, как последняя из дев вдруг качнулась и осела на землю. Те, что были при бубне, подбежали к ней и быстро положили на повозку. Я хотела кинуться им помочь, но одна из них так глянула на меня, что я остановилась. Они пошли дальше, возобновив ритм. Красный колпак положили на деву сверху, будто перечеркнули черный камень. Я повернулась и побрела к кострам, почти ничего не соображая.
Уже давно стих бубен, уже люди зажили обычной вечерней жизнью, как вдруг далеко что-то грохнуло, будто огромное дерево разорвало изнутри. Звук шел словно с неба, и многие так решили, дети завизжали и присели, прикрывая головы, будто что-то могло на них упасть. Погудело, нарастая волною, но быстро стихло, и ничего не обрушилось. Я озиралась, как все, не понимая, что это такое. Помню, мысль родилась, что так уходит в Бело-Синюю высь погибшая Луноликой матери дева. Но кто-то из охотников спокойно сказал:
