Теодор Картрайт прославился своим высочайшим патриотизмом. Он был твердо уверен в двух вещах: в неполноценности представительниц слабого пола и в абсолютном превосходстве Соединенных Штатов над всеми остальными государствами. В основанной им фармацевтической компании все — от членов совета директоров до последнего клерка — знали о том, что их босс является прямым потомком Авраама Линкольна. Девиз компании — «Все за Родину» — был придуман самим Картрайтом, и он придирчиво следил, чтобы подчиненные неуклонно его придерживались.
С юных лет Теодор Картрайт любил повторять, что до тридцати он не женится. И действительно, его свадьба состоялась в день тридцатилетия. Излишне говорить, что этого события с трепетом ожидали все, кто знал Картрайта как человека, привыкшего держать слово.
Его безграничный патриотизм был широко известен, поэтому никто не сомневался, что в невесты Картрайт выберет стопроцентную американскую красавицу с безукоризненной родословной. Когда было объявлено о его помолвке с Лючией, очаровательной дочерью итальянского посла в Вашингтоне, это вызвало в определенных кругах чуть ли не скандал. Поползли всевозможные сплетни. Как же! Мало того, что иностранка, так еще и католичка!
Однако Теодор Картрайт быстро заткнул рот всем сомневающимся в его любви к родине: «Только полный идиот может думать, что патриот и фанатик — одно и то же!»
В действительности же под этим безапелляционным утверждением скрывалась растерянность. Хотя Картрайт решил жениться именно в тридцать лет, в его планы совсем не входило влюбляться. Но жизнь распорядилась иначе — от любви он просто-напросто потерял голову.
— Дорогая, — спросил Картрайт, изнывая от нетерпения, — согласна ли ты обратить свои верноподданнические чувства на Америку?
— Если твой неожиданный вопрос можно истолковать как предложение руки и сердца, — ответила красавица, — то хочу сказать одно: страна моего мужа станет и моей страной. — Чуть помедлив, она добавила, опустив длинные ресницы: — И, конечно, страной моих детей.
Дальше говорить она уже не могла, ибо Теодор стал покрывать страстными поцелуями ее вспыхнувшее от смущения лицо.
А когда он наконец отстранился, она со всей серьезностью проговорила:
— У меня одно условие: если уж я позволю моим будущим детям быть американцами, то ты должен согласиться, чтобы они были американцами-католиками.
Напрягшийся было Теодор с облегчением улыбнулся:
— Ты хочешь сказать — американскими католиками. — Впившись в лицо любимой долгим испытующим взглядом, он спросил: — И сколько же американских католиков ты намереваешься мне родить?
