По броне сгоревшего танка ударила пулеметная очередь.
— Нащупали, — сказал Ефимов. — Теперь, Ванька, держись. — И стал аккуратно вкладывать запалы в гранаты, поставив на боевой взвод, положил рядом с собой, сообщил: — Я эту карманную артиллерию обожаю, как шарахнет, сильно освежает. Скоро автоматчики приползут. Я ихнюю манеру знаю. — Заявил наставительно: — Конечно, наш автомат против ихнего лучше, но винтовка — это вещь, для прицельного огня незаменимая, и опять же дальнобойность… — Сказал торопливо: — Давай так. Я тут побуду, а ты вроде кочующей огневой точки за бугорком пристройся. Я их на себя заманю, а ты выжди и тогда крой на всю обойму по их скоплению. И чаще позицию меняй, будто нас много.
Бой с автоматчиками длился долго, Петухов расстрелял почти все патроны, пока не пришел на выручку командир первого взвода с бойцами.
Ефимов лежал под сгоревшим танком мертвый. Автоматчики забросали его гранатами. Длинные деревянные ручки немецких гранат во множестве валялись на земле, словно черенки шанцевых малых лопат. В вытянутой руке Ефимов сжимал потертый серый наган. Один мертвый глаз сощурен, другой широко открыт — он умер прицеливаясь.
10
Командир батальона Пугачев, сидя в нижней рубахе у патронного ящика, поставленного на попа, брился, пытливо глядясь в зеркало. Выслушав доклад Петухова о результатах произведенной им разведки. в полосе, назначенной для наступления, Пугачев, нежно охлопав свои щеки ладонью, не оглядываясь, спросил:
— И все?
— Так точно, все! — сказал Петухов.
Пугачев, склонившись над зеркалом, разгладил пальцем брови, посоветовал небрежно:
— Там на ящике донесение разведки из штаба дивизии. Прочти. Совпадает.
— Значит, разведка благополучно вернулась! — обрадовался Петухов.
— Выходит, мне доложить в дивизию нечего, — сухо сказал Пугачев. — Не мы им, а они нам глаза открывают. — И произнес обиженно: — А я-то думал — мы им.
— Когда визуально на местности сам все увидишь, увереннее боем руководишь, — как бы оправдываясь, сказал Петухов.
— А с чего это их автоматчики вдруг зашумели? — спросил небрежно Пугачев.
— Разведчик Ефимов, меня сопровождавший, с ними бой вел.
— А младший лейтенант Петухов им издали командовал? Да ладно, не бледней носом, — сказал Пугачев. — Не надо. Все знаю. Просил комдива посмертно Ефимова к награде представить.
— Спасибо, — сказал Петухов.
— Что касается тебя, то не за что — могу руку только пожать, если желаешь. Но вот тебе от меня лично существенное — пируй! — Пугачев царственным жестом снял со стола наволочку, которой были накрыты взрезанные банки консервов, соленые огурцы, алюминиевая фляжка, лежащая в каске, заполненной холодной водой, и тут же пожаловался: — Сам я голодный как черт. Ждал, спрашивал — вернулся, нет? Ну давай, давай, садись. — Сообщил: — Заметил, усы себе сбрил?! Когда бой у вас с автоматчиками на полосе завязался, клятву себе дал — вернешься живой, я за это усы себе сбрею. Ну вот и сбрил. А усы у меня были подходящие, не как у тебя, волос подмышечного качества. Ну ладно. Главное — живой, Я, знаешь, живых больше люблю, чем павших. Когда батальон полностью укомплектован, на душе веселее. Не огорчил, — значит, спасибо.
