Вечер первого снега | страница 82
Я подошла, заговорила с поваром и так узнала историю Михеича и Тихони.
— И куда же они теперь? — спросила я.
— А вот отчерпаю воду, они и снова привезут. Да потом еще в общежитие и на конюшню — так и проработают до вечера. Михеич зря хлеба не ест, не то что некоторые…
На кого намекал повар, я уточнять не стала — у каждого есть такие неизвестные обвиняемые. Михеич между тем покончил с едой, облизнулся, помылил морду лапой и пошел к бочке.
Я набралась смелости и окликнула его:
— Михеич!
Он сейчас же повернулся, пристально посмотрел на меня коричневыми глазами, словно ожидал какого-то приказа. Убедившись, что я — человек безработный и приказать ему мне нечего, тут же потерял ко мне всякий интерес: ведь он-то сам был занят делом!
Повар перелил воду в бак и выбросил гальку со дна. Михеич развернул, толкнув мордой в бок равнодушного Тихоню, и бочка снова отправилась в привычное путешествие.
В следующие дни я видела их мельком — своих дел набралось по горло. А кроме того, зрелище мне уже не казалось необычным и я привыкла к Михеичу и Тихоне, как и все здешние жители.
Жил Михеич возле конюшни в брошенном доме — низкой глинобитной мазанке без дверей и рам. Двери и рамы пошли на дрова, а со стен какой прибыток? Так и досталось жилье Михеичу. Тихоня обитал в конюшне вместе с несколькими лошадьми-якутками, но иногда его выпускали на пастьбу. Как-то раз я увидела их там вместе. Тихоня бродил в низине у подножья сопки, фыркая на могучие лопушистые кусты ядовитой чемерицы. А Михеич что-то выкапывал из земли и сочно чавкал. С морды свисали длинные земляные корни трав, Михеич чихал и отплевывался от земли, но копался с неиссякаемым азартом. Тихоня мокро шлепал себя хвостом по бокам, сгоняя комариную тучу, и лениво жевал. Потом подошел к Михеичу и начал облизывать ему башку, пуская слюни. Михеич терпел долго, но потом все-таки рыкнул глухо и толкнул быка плечом — отстань, мол, не видишь, что помешал? И обтер башку о траву.
Корм Михеич брал только у повара. Остальные люди для него как бы не существовали. Он никогда никого не обижал: куры могли безнаказанно бродить возле самого его носа, но ни к кому и не ласкался, не брал подачек. Он работал и получал за это плату от того, кому его работа была нужна. Только и всего.
…Снова я приехала в этот поселок два года спустя. И так же летом. Безлюдно грелись на солнце дома, квохтали куры, визжали ребятишки. А по дороге к речке спускалась бочка, запряженная низкорослой, серой от пыли якуткой, на которой верхом уселся мальчишка-водовоз. Где же Михеич? Я пошла к столовой. Знакомый повар вышел на крыльцо.