Ладно. Заболтались. Вернутся хозяева-то скоро… Я взяла ведра и пошла за водой. Любка с ожесточением гремела кружками, сгребала окурки.
Мы больше ни о чем не разговаривали. Каждая занималась своим делом. В дверь заглянула косматая голова Кряжева. Чего это вы, девушки, али свадьба будет?
— Будет. Тебя, дед, за медведицу пропьем. Чем не пара? — как всегда, съязвила Любка.
— Тьфу! К ним с добром, а они…
— Оленя-то убили? — спросила я нарочно спокойнее.
Не хотелось ссориться.
— Да где там! Ушел, подлец! Я-то вот хоть груздочков набрал дорогой, крепенькие. Заходите ужо попозднее — угощу.
— Язык у тебя, дед, как собачий хвост, без пути болтается! Иди-ка подобру с груздьями своими, а то, смотри, окачу помоями ненароком.
Кряжев вздохнул, потряс бородой, но ушел. И чего ты его так не любишь? Сделал он тебе, что ли, что?
— Да уж, видно, не зря. Заслужил.
В домике как-то незаметно стало чисто. Все казалось, конца-краю не будет уборке, и вдруг убирать стало нечего. Заграничные красотки удивленно поглядывали со стен. От груды персиков и винограда над койкой Алексей Петровича пахло югом. Фотография из «Огонька» вдруг стала живой.
Люди по-разному относятся к вещам, и вещи по-разному рассказывают о людях. Что могут рассказать вещи Алексея Петровича о нем самом? Фотография. Память или мечта о солнечном изобильном юге. Но на бурах у всех такие же. Спиннинг, электробритва, которая здесь не нужна. Наверное, раньше не приходилось работать в таких условиях.
Любительский снимок — застывшие лица взрослых и целая куча ребятни. Большая деревенская семья. Белобрысый мальчуган с краю. Ведь это же он, Алексей Петрович! Соленое было у него детство: такую ораву нелегко прокормить.
Люба вытащила из-под нар чемодан Алексея Петровича — вытереть пыль. И вдруг, как ключ, как последняя неразгаданная буква кроссворда, замелькали перед глазами пестрые наклейки. Голубое море, пальмы, силуэт Нотр-Дам, туманный Вестминстер. Страны, в которых никогда не был мальчик из глухой деревни. Но он будет там. Увидит своими глазами то, о чем рассказывали книги. А пока детская игра, которую прячет от всех застенчивый и непримиримый начальник партии.
Краем глаза я увидела, как Любка быстро сколупнула наклейку с надписью «Венеция». На ней из розоватой утренней пены выходила нагая юная Венера. Любка не терпит соперниц. Я сделала вид, что ничего не заметила, и пошла на речку отмывать ведра.
Торопиться не хотелось. К полудню бодрящая свежесть утра перешла в парное ленивое тепло предосеннего дня. Солнце нагрело камни у речки, оживило травы. Только в прозрачной воде прятался холод наступающей осени.
