— Да как сказать? Вы ведь из газеты, а у нас бабы уж так болтать любят — хлебом их не корми.
— А вы боитесь этой болтовни?
— Да нет. Не обо мне речь. — Он даже слишком выразительно показал глазами на Иринку — нельзя при ней говорить.
Я спросила:
— Можно мне Иринку с собой взять сегодня, не помешаем? Я ведь за этим и пришла…
— Вот это добро! Давно я ей обещал, да все не получалось как-то… — Он виновато опустил глаза.
Иринка вдруг сказала:
— Я за дровами схожу… — и вышла.
— Что же не получалось-то у вас? — спросила я.
Андрей Иванович сморщился, потер висок.
— Да с матерью-то ее мы вроде как в ссоре. Это я так… Девчонке помочь зашел. Наталье не говорите.
— А как же мне Иринку в море взять без нее?
— Сама поеду, сама! — раздался за моей спиной звонкий голосок Иринки. — И не надо мне никого спрашивать! Дядя Андрей ко мне пришел, верно?
Андрей Иванович молчал, смотрел в окно. Брови сошлись к переносице. Потом так же молча взял у Иринки из рук несколько корявых веток стланикового сухостоя. Нагнулся к плите, лицо побронзовело от огня.
— Верно. К тебе пришел…
Помолчав, глянул на меня искоса.
— Так вы с Иринкой приходите. Оденьтесь только теплее. Ночи у нас неласковые.
…Сейнеры уходили в предрассветную мглу. Рыбаки знают: на стыке ночи и утра бывает мгновение полной «слепой» тишины. В этот миг рыбьи косяки можно не только увидать, но и услышать. Шум сельдяного косяка напоминает шелест обложного осеннего дождя, падающего на воду. Среди обычных голосов моря его уловить трудно. Только перед рассветом, когда все затихает, людям слышно, о чем разговаривают рыбы.
Мы, я и Иринка, сидели на бухте каната и ждали. Небо было пасмурным. Серебристый свет белой ночи исчез. Море сразу похолодало и посуровело.
Мелкие волны терлись о борта сейнера. Низко стлались полосы тумана. Темноты не было, но не было и привычной дневной определенности предметов.
Каждый предмет притворялся чем-то другим. Бухта каната — лесным пнем, а свернутые сети чем-то напоминали согнувшиеся серые фигуры.
Полоса тумана и туч вдруг лопнула, как туго натянутое полотно, и мы увидели небо. На нем умирали звезды. Их гасил невидимый для час свет зари.
Иринка прижалась ко мне — стало холодно. Из мглы вынырнула чья-то фигура, знакомый голос спросил:
— Что, женщины, озябли? — Это Андрей Иванович. — Поговорил бы я с вами, да время не то. Тихо надо идти. Море будем слушать, авось сегодня нам рыбы и расскажут что интересное… Верно, Иринка?
Иринка потянулась к нему.
