— Правда, — нарочито тяжело вздохнул Сергей.
Они помолчали. Потом Полина вдруг спросила.
— Слушай, а может, все это уже закончилось?
— Ты о чем? — прервал свои мысли Сергей.
— Ну, все эти покушения на меня. Тогда, в лесу, тот человек в маске, кажется, передумал меня убивать. Ведь он мог это сделать — и не сделал.
— Это мы с Никитой спугнули его.
— Да, вы подоспели вовремя. И все же, мне кажется...
— Вот именно, тебе это кажется, душа моя. Но ты не беспокойся, мы с Таубергом что-нибудь придумаем. Ты мне лучше скажи, когда мы объявим о своей помолвке? Матушка на Михайлов день дает бал. Ты согласна, если мы объявим об этом на балу?
— Согласна.
— Знаешь, я так люблю тебя...
Полина отстранилась и пристально посмотрела в глаза Сергея.
— Что? — не понял тот.
— А я уж думала, что ты этого никогда не скажешь. «Должен жениться, обязан теперь жениться» — это я слышала, но то, что ты сказал сейчас...
— Мне казалось, что это само собой разумеется, что это и так понятно... — чуть растерянно произнес он.
— Глупенький, — ласково гладя его по щеке, улыбнулась Полина. — Это важнее всего на свете.
21
— Да оставь ты Болховского в покое, — вскипел Тауберг, чем немало удивил Сергея.
Выражать эмоции, выказывать раздражение и уж тем более кипятиться доселе было совершенно несвойственно флегматической натуре Тевтона. С ним явно что-то творилось. Никита, которого Сергей послал за Таубергом, вернулся один и на вопрос князя, почему он не привез Ивана Федоровича, только закатил глаза, пробурчал, что людей губят карты и женщины, и более ничего вразумительного не сказал. Когда через день Тауберг все же приехал в Раздумьино, озабоченный и даже в какой-то степени нервозный, Сергей спросил его, не стряслось ли что. Но Иван Федорович, как до того Никита, закатил к небу глаза и пробормотал: «У нашей Пелагеи свои затеи». Допытываться Сергей не стал, по опыту зная, что сие совершенно бесполезно. Вот и теперь Иван сидел в кабинете прямо против него, но мыслями своими был, похоже, далеко.
Всеволожский подался к нему и пощелкал пальцами прямо перед его носом.
— Ты где? — с легкой обидой в голосе спросил Сергей. — Здесь или еще в Москве?
Тауберг пошевелил пшеничными бровями, бросил на Всеволожского свинцовый взгляд и, наконец, пробурчал:
— Здесь. Только Болховской тут ни при чем.
— А, вот вы где? — просунулась в дверной проем кабинетной двери хорошенькая головка Полины. — Совещаетесь?
— Ну, мы тут... — начал было Сергей.
— Понятно, — перебила его Полина. — Стало быть, я вхожу. Вы разрешите, князь?
