— Вечер добрый. Разрешите к вам присоединиться, милые дамы. Ба! Да это Всеволожский! Серж! Какими судьбами? — с радостным удивлением воскликнул он.
— Никак, князь Болховской! — удивился Сергей. — Да ты уже флигель-адъютант! Я-то из Казани в Москву направляюсь. А тебя какой ветер сюда занес? — не менее радостно отозвался Всеволожский.
— А я из Москвы в Казань. Ну, брат, это длинная история. Но, может, ты сначала представишь меня своим очаровательным спутницам? — не сводя заинтересованного взгляда с Полины, перебил сам себя Болховской.
Церемония представления состоялась, и вновь прибывший завладел общим вниманием, рассказывая последние новости, особенно о параде русских войск под Вертю.
— Представьте себе, 132 батальона — это 107 тысяч пехотинцев — идут церемониальным шагом, и ни один не сбился с ноги! Союзники были в восторге! Дамы пребывали в полной ажитации.
— Ах, молодость, молодость! — завздыхала тетушка. — Хоть на войне, хоть на параде — а все вам дам подавай.
— Сударыня, таких прелестных, как вы и ваши спутницы, во всей Европе не сыщешь! — пылко воскликнул князь Болховской, поглядывая на Полину.
Перехватив не один такой взгляд, Сергей почувствовал, как в нем волной поднимается раздражение, и радость от встречи с другом немного поутихла.
— А не пора ли дамам отдохнуть? Думаю, мы их утомили своими разговорами, — непререкаемым тоном произнес Сергей. — Позвольте проводить вас в вашу комнату.
Когда они выходили из залы, Сергей попридержал Полю за локоток, приблизил к ней свое лицо, чуть ли не касаясь губами завитков волос на ее виске, и зловещим шепотом произнес:
— Я вас предупреждал, дорогая моя охотница за женихами, поостерегитесь строить глазки всем подряд, а этому человеку особенно. Борис мой друг...
— Сергей Михайлович! Что за вздор... я и не думала... — В негодовании она повернулась к нему, и ее лицо оказалось совсем рядом с его губами.
— А надо бы думать, — отпустил Сергей ее локоть и отступил на шаг. — Умерьте свои аппетиты, мы еще не в Москве...
Невозможный человек! Она и так старается вести себя тихо, как мышка, она сама любезность, даже разик-другой пробовала ему улыбнуться, но он так на нее посмотрел, будто она зарезала родную мать.
Она долго не могла уснуть, ворочаясь на жесткой кушетке. Рядом глубоко и спокойно во сне дышала сестра, на соседней кровати чуть посапывала Варвара Апрониановна. Несколько раз Поля подходила к окну, прислонялась горячим лбом к холодному стеклу и плакала, плакала, изливая в слезах и свое раннее сиротство, и одинокую жизнь без надежды и радости, и тоску по прекрасному суженому, который появится, и все тотчас разрешится само собой, легко и просто. Даже во сне тоска и слезы не отпускали, и свою боль она выплакивала на груди у статного мужчины, позвавшего ее: «Полина... Поленька...» Он обнял ее, закрывая своими сильными руками от невзгод этого мира, и когда она подняла глаза, пытаясь рассмотреть его лицо, то смутно различила лишь темную прядь, упавшую на лоб, ласковые серые глаза и губы, что шептали: «Все хорошо, все будет хорошо...»
