Поздно ночью дядя Юда уже в постели вспомнил о ней, побежал и привел ее, еле живую, домой.
А о женихе двор говорит:
— Кто же этого не понимает, что у него не было охоты жениться в такой мороз?
Есть на дворе один Зелменов, который женился бы на Хаеле и в мороз. Это парень в годах, лет тридцати восьми, если не больше, завзятый молчун. Он приходит каждую ночь к отцу в дом, чтобы переспать ночь на жестком топчане. Считают, что он вполне подходящий жених, но холодная любовь между ним и Хаеле еще должна выстояться. Она должна еще выстояться, хотя бы потому, что Хаеле нет-нет да побежит куда-то на свидание.
Но дядя Юда определенно будет против этого брака по следующим причинам:
1. Зелменов не любит Зелменова.
2. Жених далек от всего еврейского.
3. Жених издевается над двором.
Все это, конечно, верно. Именно сейчас, назло всему миру, он, жених, выкинул новый фортель со своей матерью, с тетей Малкеле, и возмутил старых Зелменовых до глубины души.
Что же такое случилось?
Тетя Малкеле как-то надумала пойти к Бере в милицию.
— Бера, почему бы тебе когда-нибудь не улыбнуться? — так она спросила. — А то можно подумать Бог весть что!
По ее словам, Бера тогда все-таки улыбнулся. Так это или не так, но, во всяком случае, он долго сидел, смотрел исподлобья на закутанную мать и сопел.
А потом спросил:
— Есть ли у вас на жизнь, мама?
Дядя Ича — веселый человек, и для него это вовсе не существенно.
Бера вздохнул, испустил нежное ржание (смотри главу первую) и сказал:
— Знаешь ли ты, мама, что ты неграмотная?
Она, по правде говоря, этого не знала. Бера все ей объяснил, растолковал и посоветовал заняться ликвидацией своей неграмотности. Потом он встал и позвонил в педтехникум.
Был январь. Стояли морозы. Тетя Малкеле, замерзшая, возвращалась домой и думала: «С этим Берой уж лучше встречаться пореже».
* * *
Утром во дворе появился учитель — парень с чуприной, торчавшей из-под козырька.
У тети Малкеле сильно забилось сердце. Она сразу же умылась, сняла передник и, смущенная, присела к краю стола. Тетя Малкеле, по правде говоря, сильно испугалась, не знала, что здесь, в сущности, произойдет, и с отчаянием смотрела учителю в глаза. Учитель еще тоже не знал как следует, что ему надо делать, и краснел под своим козырьком.
Комсомолия — сорванцы — держит свои письменные принадлежности на запоре, а у тети в чернильнице были мухи вместо чернил. Тетя все дула и дула в чернильницу, но, как уверял учитель, это не могло помочь. Ручку вытащили из-за зеркала и стерли с нее паутину. Учитель попробовал перо на ногте, и выяснилось, что это перо допотопное, еще дореволюционное.
