Зелменяне | страница 50
— У тебя есть папироса?
У него есть табак на самокрутку.
Прежде всего она не курит самокруток, сказала Тонька. Что касается одесской виллы, то это ей ничего не говорит — ни уму, ни сердцу. Она не привыкла жить в виллах. А этот идеал — пить кофе и читать молодую поэзию — что-то ей тоже не по душе, по правде говоря, она может обойтись и без поэзии.
— Ну хорошо, а ты что насчет этого думаешь? — спрашивает Цалел, как будто Тонька обязана над этим думать.
— Я, в сущности, ничего об этом не думаю…
Он тогда вынул изо рта самокрутку и спросил, брызгая слюной:
— А что думает твой Яшка рыжий?
Она недобро посмотрела на него и пошла в другую комнату.
С этим Цалелом плохо и так и этак. Говорят, что розовый недуг за последнее время так прижал его, что он вынужден был слечь в постель. Он пролежал несколько дней и все вздыхал нараспев.
Музыка как раз полезна в таких случаях.
Оставаться дольше в постели он все же не смог и отправился блуждать по улицам. Он ходил к реке, где Тонька летом купалась, и там ему стало еще тоскливее — одному возле свинцовой воды, среди отблагоухавших полей. Последние несколько журавлей пронеслись в низком тумане над самой головой.
С реки он пошел прямо к тете Гите и сказал:
— Вы знаете, тетя, что ваша Тонька мне начинает не нравиться?
— А что? — огорчилась тетя.
— Вообще. Все ее поведение, ее товарищи.
— Непорядочные товарищи, говоришь?
— Вот увидите, толку от нее не будет, — и Цалел при этом сильно покраснел.
Что поделать?
Тетя Гита считает Цалела благородным молодым человеком, не из теперешних сорванцов, но она не вмешивается, раз она молчит, так уж молчит.
Молодежь, молодежь! Она сидит с торчащими чупринами, с оторванными пуговицами. Она сидит у дяди Зиши на кушетке. Она смеется. Тонька сгибает руку в локте и спрашивает:
— Смотри, Боровка, у меня сильный бицепс?
— А у меня? — спрашивает близорукая Нюта.
— А у меня? — кричит Анька.
— Товарищи, — отвечает Боровка, — это не мускулы, а криворожский антрацит!
— Нержавеющая сталь, — говорит Яшка рыжий.
— Это курская аномалия, — говорит Боровка.
Она (молодежь) смеется.
Тонька вглядывается в окно и видит — ночь лунная.
— Пошли! — говорит она. — Лунная ночь!
В первой комнате полутьма. Цалел дяди Юды сидит там, опершись о стол, и курит самокрутку. Он видит, как, смеясь, вываливаются из дверей эти восемь сорванцов.
Примирение
Каким образом Соня дяди Зиши поладила с отцом, толком неизвестно. Об этом ходят разные слухи. Есть сведения, идущие от тети Гиты, что после долгих споров с ее родственником, торговцем мукой, Павел Ольшевский будто бы обещал при свидетелях: как только он немного освободится от работы, он сейчас же перейдет в еврейскую веру. Насколько эти сведения далеки от истины, можно судить хотя бы по тому, что, во-первых, Павел Ольшевский вообще неверующий — он, между прочим, уже побывал чуть ли не во всех тюрьмах для политических, — а во-вторых, переход в еврейскую веру связан для мужчины с определенными трудностями, о которых здесь не стоит распространяться.