— Обыватель остается обывателем! — сказал Фалк трубе.
— Откровенно говоря, — оправдывался дядя Ича, — я ее немножко все же подстригаю: то тут отхвачу, то там. Нельзя же сразу!..
Потом, когда они сошли с крыши, на ней осталась торчать жердь, уходящая в небо, чтобы ловить сладостные звуки всего мира.
Теперь, когда конденсаторы наполнятся электричеством, во двор польется музыка, как ливень из тучи, и все потонет в этой музыке.
Так думал Фалк.
Но прошло немало дней, а в наушниках только жалобно плакали далекие, хриплые ветры. Слышна была осенняя непогода в европейских странах.
За эти несколько дней Фалк осунулся. Он то и дело выбегал из дома на улицу; вот он на крыше, а вот он уже копает где-нибудь за окном яму, щупает провода и лижет их языком.
Положение ухудшалось тем, что враг уже стал злорадствовать.
* * *
Дядя Зиша как-то за едой заявил, что если Фалк даже станет на голову, все равно у него радио не заговорит, потому что для этого нужно, кроме всего прочего, установить маятник.
— Я часовщик, — сказал он, — и этим вещам пусть меня не учат. Тебе кажется, что и часы ходят сами по себе? Ничего подобного — кроме всего прочего, им нужен маятник.
Больше дядя Зиша не говорил, но его слово всегда оставляло впечатление, и вот Фалку стали потихоньку вдалбливать насчет маятника.
— Повесь маятник, — умоляли его, — не будь упрямцем!
— И чем, в конце концов, ты рискуешь? Надо иногда и старших послушать.
Фалк был вне себя. Однажды он швырнул на землю молоток и стал кричать:
— Куда мне вам подвесить маятник? На небо, что ли? Этот старый латутник учит меня, как устанавливать радио! Пусть он сначала подучит немного физику, этот новый Маркони!
Вот это вывело дядю Ичу из терпения, он с бешенством подтянул брюки и заговорил с Фалком другим языком:
— Сию минуту чтобы ты мне повесил маятник! Ты слышишь, что я говорю тебе? Сию минуту!
Должно быть, уж слишком долго было тихо во дворе. Можно смело сказать, что будь другой на месте Фалка, он уже наверняка повесил бы маятник. Но Фалк никого не послушал, и теперь ясно, что он был прав.
Судьба радио висела на волоске, и вообще во дворе стали сильно сомневаться в советских нововведениях. Но именно тогда — случилось это поздним вечером — черный Мотеле выбежал во двор с криком, что у него в коробочке послышалась игра балалаек.
Двор встрепенулся. Прыгали через окна все и — к дяде Фоле в дом. И действительно, у него, у черного Мотеле, в радио тренькали балалайки. Потом все стихло, и откуда-то издалека сказали человеческим голосом:
