* * *
Утром пели простые птички.
Да, уже настоящая весна. Дни жаркие, ясные, звенящие. Солнце на дворе как раскаленный утюг. Каждое оконное стекло брызжет лучами. Тишина. Кто хочет, может даже услышать, как растет крапива у стен (никто, к сожалению, не хочет). В реб-зелменовском дворе жарче, чем где-либо. Солнце палит со звоном.
Как обстоит дело с дядей Зишей после вчерашнего обморока?
Спрашивать о здоровье дяди Зиши нельзя, это известно, но ведь заглянуть в окно позволено каждому. Под окном дяди Зиши тихо, занавеска опущена — единственное во дворе немое, запертое окно, которому нечего, видно, сказать.
* * *
Весна в самом разгаре. Отовсюду во дворе слышны голоса. Из открытых окон доносятся странные, непонятные слова.
Голос номер один:
«Управление движением идет из кабины шесть. Трос восемь проходит через колесо, которое приводится в движение паровой машиной. Управляющий трос девять проходит через шкивы. Корпус строят из мягкой стали: двадцать восемь метров длины, одиннадцать с половиной метров ширины».
Голос номер два (кажется, голос тети Малкеле, но если это так, она еще не далеко ушла):
«У машины — Мирра.
Мирра — у машины.
Машина — у Мирры.
Мирра — мама.
У Мирры — Эмма».
Голос номер три (Тонькин голос):
«Основное вооружение военного флота — это артиллерия. Поэтому артиллерийская стрельба является главной составной частью военной подготовки на военных кораблях».
Голос номер четыре:
«Проводя подготовку, зарубежные пионеры организовали также бойкот пацифистскому слету социал-демократических детских организаций в Вене и скаутской милитаристской олимпиаде, которая созывается в Ливерпуле».
Черный Мотеле высовывается из окна голый, в чем мать родила, и кричит на весь двор:
— Тонька, ты слышишь, Тонька?
— Что ты хочешь?
— Где находится Ливерпуль?
Тогда ему отвечает из своего окна Фалк:
— Мотеле, запомни раз навсегда: «Для электрического освещения надо установить дизельную машину, дизельную машину, дизельную машину…»
Реб-зелменовский двор занимался, несмотря на раскаленный день, который был как кусок отшлифованного хрусталя, несмотря ни на что.
Только в окне дяди Зиши было тихо, занавеска опущена — единственное немое, запертое окно в реб-зелменовском дворе.
Маленькие Зелмочки совсем новой породы лежали в просохших канавах, как в корытах, и жевали большие пальцы собственных смуглых ножек.
(О, какой это безответственный рыжий Лаван оставил рыжие следы в зелменовском роду?)
Все было залито солнцем. Даже камни искрились.
