– А если овраг уж завален?
– И, ваше превосходительство! в губернском городе чтоб не нашлосьместа для нечистот! – да это боже упаси!
– А я все-таки продолжаю утверждать, что следует плюнуть, и большеничего!
– Нет, вы мне объясните, за что они передрались? – спрашиваетГенералов.
– Да верно ли это?
– Ты, генерал, не соврал ли?
– Ведь ты, ваше превосходительство, здоров врать-то!
– Помилуйте-с, сейчас из клуба-с; Забулдыгин сам всем рассказывает!
– Чай, шампанское на радостях лакает?
– Не без того-с.
– Ну, значит, крупно наябедничал!
– А жаль молодого человека. Еще намеднись говорил я ему: "Плюньте, Николай Иваныч!" – так нет же!
Для объяснения этой сцены считаю не излишним сказать несколько слов оШалимове и Забулдыгине.
Шалимова мы вообще не любили. Человек этот, будучи поставлен природоюв равные к нам отношения, постоянно предъявлял наклонности странные и дажеотчасти подлые. Дружелюбный с низшим сортом людей, он был самонадеян и дажезаносчив с равными и высшими. К красотам природы был равнодушен, а кчеловеческим слабостям предосудительно строг. Глумился над пристрастиемгенерала Голубчикова к женскому полу, хотя всякий благомыслящий гражданиндолжен понимать, что человек его лет (то есть преклонных), и притом имеющийхорошие средства, не может без сего обойтись. Действия Забулдыгина порицалоткрыто и (что всего важнее) позволял себе разные колкости насчет егодействительно не соответствующего своему назначению носа. Вообще же виделпредметы как бы наизнанку и походил на человека, который, не воздвигнув ещенового здания, желает подкопаться под старое. Желание тем более пагубное, что в последнее время уже неоднократно являлись примеры исполнения его. Следовательно, удаление такого человека должно было не огорчить, нообрадовать нас. И думаю, что принесенное Рылоновым известие произвелоименно подобного рода действие; хотя же генерал Голубчиков и заявил приэтом некоторое сожаление, но должно полагать, что это сделано имединственно по чувству христианского человеколюбия.
Что же касается Забулдыгина, то человек этот представляет некоторыйпсихический ребус, доселе остающийся неразгаданным. По-видимому, и вмнениях о природе вещей он с нами не разнствует, и на откупа смотрит сразумной точки зрения, и в гражданских доблестях никому не уступит; тем неменее есть в нем нечто такое, что заставляет нас избегать искренних к немуотношений. Это «нечто» есть странный некий административный лай, который, как бы независимо от него самого, природою в него вложен. Иной раз он, видимо, приласкать человека хочет, но вдруг как бы чем-либо поперхнется и, вместо ласки, поднимет столь озлобленный лай, что даже вчуже слышатьбольно. Такие люди бывают. Иной даже свой собственный нос в зеркале увидити тут же думает: "А славно было бы, кабы этот поганый нос откусить илиотрезать!" Но если он о своем носе так помышляет, то как мало должен пещисьо носах, ему не принадлежащих! Очевидно, сии последние не могут озабочиватьего нисколько. Многие полагают, что озлобление Забулдыгина происходитчастью от причин гастрических (пьянства и обжорства), частью же отогорчения, ибо, надо сказать правду, Забулдыгин немало-таки потасовок вжизни претерпел. Но нам от этого не легче, потому что лай Забулдыгина нетолько на Шалимова с компанией, но и на всех нас без различия простирается, хотя с нашей стороны, кроме уважения к отеческим преданиям и соблюденияиздревле установленных в палатах обрядов, ничего противоестественного илипасквильного не допускается. А потому в сем отношении поступки Забулдыгиная ни с чем другим сравнить не умею, кроме злобы ограниченной от породышавки, лающей на собственный свой хвост, в котором, от ее же неопрятности, завелись различные насекомые.
