– У вас треф нет? – строго спросил батальонный командир.
– Нет-с… есть-с, – заикался советник.
"И солгать-то не умеет!" – подумал председатель.
А Кобыльников смотрел на играющих и все думал, как бы чем-нибудь такимувенчать этот вечер, чтоб за один раз искупить все три глупости. Ему вдругсделалось хорошо и весело; ему представилась большая освещенная комната; посреди комнаты стоит Наденька в белом тарлатановом платьице, а подлеНаденьки стоит он; у них в руках бокалы с шампанским; к ним подходят гости, тоже с бокалами в руках, и поздравляют.
– Иван Дементьич! – сказал он дрожащим голосом, подходя, под влияниемэтих радужных мечтаний, к хозяину дома, – позвольте мне несколько слов вамнаедине сказать-с…
Иван Дементьич посмотрел на него с неудовольствием, потому что этонеожиданное вмешательство отвлекало его от игры. Однако, видя, чтоКобыльников весь дрожал, он встревожился.
– Что такое еще? уж не затерял ли капустниковского дела? – спросил он.
– Мне-с… наедине! – повторил Кобыльников.
Иван Дементьич отошел с ним в сторону.
– Ну? – сказал он.
– Мне-с… я желаю… – заикался Кобыльников, к которому вдругвозвратилась вся его робость.
– Да говори же, любезный, не мни! – с досадой торопил Иван Дементьич.
– Я прошу руки Надежды Ивановны! – скороговоркой проговорилКобыльников.
Иван Дементьич повернул жениха к свету и на одно мгновение посмотрелна него с любопытством. Потом тотчас же пошел на старое место, предварительно отмахнувшись, как будто хотел согнать севшую на нос муху. Кобыльников остолбенел и расставил не только руки, но и ноги; в глазах унего позеленело, комната ходила кругом. Он понимал только одно: что этаглупость была четвертая и притом самая крупная. Вдруг он почувствовал, чтопромеж ног у него что-то копошится – то был Сеня Порубин.
– Ан, это четвертая! – дразнился скверный мальчишка, очевидно, схватывая на лету интимную мысль, терзавшую бедного Кобыльникова.
Кобыльников даже не слыхал; он был уничтожен и опозорен, хотя рараЛопатников, возвратясь на место, точно так же равнодушно объявил семь вчервях, как бы ничего и не случилось. А Порубин между тем все подплясываетда поддразнивает: "Ан, четвертая! ан, четвертая!" Кобыльников крадется постенке, чтоб как-нибудь незаметным образом улизнуть в переднюю. СеняПорубин замечает это и распускает слух, что у беглеца живот болит. Кобыльников слышит эту клевету и останавливается; он бодро стоит у стены ибравирует, но, несмотря на это, уничтожить действие клеветы уже невозможно. Между девицами ходит шепот: "Бедняжка!" Наденька краснеет и отворачивается; очевидно, ей стыдно и больно до слез.
