Уста, почти готовые улыбнуться. Вдохновенные глаза. И увлекательный жест художника, развёртывающего чудную картину. Взглядом и лицом, движениями, звуками Демон рисовал картину за картиной.
Я спросил в антракте у одного из художников, – настоящих художников, – пения, считающегося лучшим Демоном:
– Откровенно, что вам нравится больше всего в исполнении Шаляпина?
Он ответил с восторгом:
– «На воздушном океане». Это превосходно.
А «На воздушном океане» – это образ Демона.
Он носится в оркестре, как воспоминание. И когда, в келье, Тамара тоскует, и перед ней рисуется в неясных мечтах образ Демона, – оркестр поёт ей:
– «На воздушном океане»…
В образе этой мелодии ей представляется Демон.
И спеть «На воздушном океане», значит – дать образ Демона.
А это было спето удивительно.
Звуки лились друг за другом, из звука родился новый звук, и казалось, что это один и тот же звук дрожит, тает, умирает и снова родится в очарованном воздухе.
Звуки – как «облаков неуловимых волокнистые стада».
Это был почти не человеческий голос. Вы не слышали перерывов для дыхания, ударений.
Это был «райский напев».
Какая-то чудная гармония «не здешней стороны».
«Самое красивое место русской поэзии» было передано действительно поэтически и полно неописанной красоты.
Могущественно, красиво прогремевшим из-за кулис повторением: «К тебе я стану прилетать», – заканчивается лирическая часть «Демона».
Подошло самое грозное. Трагедия.
Двор монастыря. Зима.
Яркая, лунная ночь. Оголённые стужей пирамидальные тополи кидают от себя длинные тени.
Декорация превосходна.
От неё веет горной ночью и раннею зимой.
Но нам кажется, что луна могла бы на момент зайти за тучу, когда между деревьев скользит тень Демона.
Эта скользящая между деревьев тень красиво задумана артистом.
Но свет луны слишком ярок. И в полусумраке появление было бы таинственнее и производило бы впечатление сильнее.
Не будем говорить, как было спето «Обитель спит». За всё время существования рубинштейновской оперы впервые вся эта сцена была повторена.
«Я обновление найду», – прозвучало восторженным гимном.
И сатанинской гордостью и торжеством раздалось:
«И я войду!»
Всегда, когда я слушал Демона, мне казалась странной эта сцена.
Ну, отлично. «Я обновление найду». Ну, раскаялся Демон, и кончено, кажется?
Чего же ещё-то останавливает его «добрый гений»?
И только когда это прозвучало сатанинской гордостью: «я войду», – сатанинской дерзостью переступить священный порог, – стало понятно появление на страже «доброго гения».
