Посмотрел на термометр. Было 12 градусов. Тогда он почувствовал, что ему холодно.
– Степа, ты с нами пойдешь гулять?
– (Сердито.) Куда же идти, если барометр упал до семисот сорока. Удивляюсь, что ты идешь да еще детей берешь с собой.
Стояла ласковая, томящая теплынь. Получилась чудесная прогулка. Он, конечно, остался дома. Дождь пошел только утром.
Не замечает, что молоко прокисло, что мясо несвежее. Простудился, лихорадит, колет в боку.
Свояченица:
– Ведь сквозняк, что вы тут сидите!
Он с жалкой, беспомощной улыбкой:
– Я этого ничего не чувствую.
Начало июля. На даче. В столовую вошел Степан Сергеич с лицом темным, как чугун. Стоял нахмуренный, сердитый и тяжелым взглядом следил за женой. Она штопала чулки Танюшки и не видела его взгляда. В открытое окно подул ветерок и принес запах цветущей липы. Елизавета Алексеевна сказала:
– А, уж липы зацвели!
Степан Сергеич раздраженно отозвался:
– Что липы зацвели, это, конечно, хорошо. А вот что у нас опять кошки по всем комнатам нагадили, – это черт знает что такое! Не продохнешь от вони!
Елизавета Алексеевна удивилась.
– Где тут кошками пахнет? Я ничего не чувствую.
– Ну конечно! А я, во всяком случае, чувствую совершенно ясно. И требую категорически, – Лиза, слышишь? Я требую, чтобы никаких своих Пушков и Снежков ребята в комнаты не таскали! В воскресенье Димка весь день возился в столовой с кошками… Скажи Матрене, пусть сейчас же придет с тряпкою и подотрет.
Степан Сергеич ходил с Матреною по комнатам и искал, где нагадила кошка. Матрена заглядывала под диваны, отодвигала шкафы и посмеивалась под нос.
– Господь с вами, барин, какие тут кошки! Дух – лучше и быть нельзя!
– Вы тут все так принюхались ко всякой вони, что даже уже не слышите ничего!.. Танюшка, Димка, пойдите сюда! Если еще раз в комнатах я увижу кошку, то всех ваших Пушков и Снежков велю забросить в реку!.. Слышите? Запомните это!
Елизавета Алексеевна, с упрямыми и грустными глазами, сидела в столовой у стола и не помогала искать. Это особенно сердило Степана Сергеича, и он неутомимо двигал сундуки, комоды и шкафы. Однако ничего не нашли. Матрена, скрывая улыбку, ушла с тряпкою в кухню. Степан Сергеич позвал детей и еще раз строго подтвердил, чтобы не пускали кошек в комнаты.
После обеда Елизавета Алексеевна лежала в спальне; у нее болела голова. В дверь заглянул Степан Сергеич.
– Ты не спишь?
– Нет.
Он вошел, сел к ней на край постели. На лице была сконфуженная, детская улыбка, и от нее светилось все его серое лицо.
