— Please, руками не трогать, — проходя вглубь помещения, сказал мистер Гифт. — Можно испачкаться.
Среди скульптур были и люди в парадном облачении, и в одних только накидках, и совсем голые. Девочка хихикнула. На самой верхней полке в угол было задвинуто изображение Никифора: голова, высеченная из светлого камня, имела узнаваемую лысинку, приметную бородку, не слишком маленький нос… Узнать чудаковатого ученого в голове можно было без труда, но безвестный мастер все же плохо сделал свою работу — у чурбанчика были злые глаза, так что считать его точной копией Никифора прозорливая девочка не собиралась.
Вообще, эти скульптуры и портреты, собранные воедино, выглядели в «Кумiрне» довольно нелепо. Им было тесно на ограниченном полочном пространстве — каждый требовал себе отдельной большой территории, а не получив ее, беззвучно возмущался: «Безобразие! Разве вы не видите, с кем имеете дело?».
Майка увидела — и поспешила следом за мистером Гифтом, туда, где играл с огнем камин, где на бело-мраморной полке тикали массивные золотые часы, где два больших кресла были повернуты к теплу, а у их ножек лежала мохнатая медвежья шкура.
Сонька уселся в кресло, а Майка, поймав безмолвное указание мистера Гифта, расположилась на стуле за Сонькиной спиной. Щеголь ловко закинул свой мяч в большой позолоченный кубок в углу, вышел к камину и, улыбаясь во все свои сахарные зубы, заговорил о красоте.
Именно так и называлось занятие, на которое случайно попала Майка.
— So… «Красота и мiр», — сообщил мистер Гифт, таинственным образом одной лишь интонацией передав, что говорит о том мире, который в старинные времена писался, как «мiр» и означал «землю, общество, вселенную».
Майка обратилась в слух.
Это было еще увлекательней, чем властолюбивые болванчики, что беззвучно злились на «мiр» за ее спиной.
Блестящий мистер Гифт рассказывал о переменчивой красоте человеческой цивилизации. Он вспоминал «палеолитических Венер» — приземистые женские фигурки из камня, которые считались образцом красоты для древних людей; говорил об идеальной симметрии античных статуй, легко переходил к позднейшим временам, когда красивой признавалась чрезмерная полнота, затем иронически улыбался нынешним худышкам, признанными за образец после английской девушки по имени Твигги.
— Все относительно, — повествовал он, элегантно облокотившись на каминную полку. — То, что сегодня видится смешным, завтра может оказаться естественным, а нынешнее красивое способно предстать нелепостью. Считается, что среди индейцев-майя, — мистер Гифт с улыбкой поглядел на Майку, — образцом красоты считалось косоглазие.
