Та прищурилась и, будто лишь сейчас увидев Никифора, улыбнулась во весь свой тонкий извилистый рот. Никифор улыбнулся ей еще лучезарней и, поклонившись в старомодном прощании, пошел дальше.
— Фея Телянчикова работает над своей личной программой переразвития, — пояснил он, ведя Майку сквозь суету и гвалт. — Побольше бы нам таких специалистов, да где средства взять? Хорошо хоть на одну Фею изыскали возможность… Эх, почему у нас таких не делают?
— Вход только посторонним! — раздался скрипучий голос. — Лишним сдаваться! Не положено!
Стариковский голос доносился из низенького оконца в стене, за которой по расчетам Майки, хорошо знакомой со своей школой, должен бы находиться гардероб.
— В короб! — кричал неизвестный. — На сдачу!
Никифор хлопнул в ладоши — жужики выскочили из Майкиных карманов прямиком в оконце, на руки к невидимому гардеробщику.
— Доносчиков у нас сдают, — пояснил Никифор.
— Кто это доносчик? — удивленно спросила Майка.
— Ну-да, доносчики. Они же донесли до тебя благую весть? И тебя до нас донесли. Значит, доносчики. Склонение у них такое. Согласно расписанию «Детского мира» доносчики могут находиться только в пределах мастерских на третьем этаже и в коробах Гохрана.
— И теперь в коробку? За что?!
— За заслуги. Если б не справились, пошли б в утиль, а так отправятся в короб. На ближайшие три этажа им делать нечего.
— Пусть они со мной будут! — взмолилась девочка. Ей была непереносима мысль, что веселые цветные жужики будут сидеть где-то там, в темной тесноте. — Они — хорошие!
— Плохих не готовим. Но посидеть им придется, — Никифор посуровел, давая понять, что спор окончен. — В «Детском мире» места для оживленных предметов неживой природы строго ограниченны. Ты же не хочешь придти в столовую за киселем, а вместо питья получить поющую кисельную кружку?
Майка ничего против веселой кружки не имела, но… Вдруг стеной встала тишина. Обитатели «Детского мира» замерли, словно у них всех разом сели батарейки.
Продолжалось это самую малость. Затем суета приобрела вид взрывной волны. Люди хлынули во все стороны от центра фойе, где теперь стоял грузный дядя в белой рубашке с пятиконечным значком на груди и в синей пилотке. В руках он держал трубу, которую в прежние времена называли горном, а его широкие, как столбы, ноги были до колен обтянуты синей материей: центр всеобщего внимания был наряжен в тесные шорты.
Выставив вперед полуголую ногу, он поднес к губам горн и выдул один короткий гудок, а затем четыре длинных.
