Вопрос:А что стало с тем делом, которое вернули?
Ответ:Версию самоубийства замяли. Зато обвинили жену убитого - мол, собрался разводиться, а ей ничего не хотел оставить. То дела месяцами держат - люди в предварилке томятся, а тут все в момент обернули. Суд. Колония.
Вопрос:А свидетели? Были же свидетели?
Ответ:Были, да все вышли. А вы бы не испугались пойти и свидетельствовать - со всеми вытекающими?
Вопрос:Не знаю.
Ответ:То-то же.
Вопрос:Что было потом?
Ответ:Я пошел домой.
Вопрос:Вас там ждала маленькая слабая женщина, и вам нужно было, чтобы она вас, такого большого и сильного, поддержала?
Ответ:Наверно, так. Она однажды сказала, что я - настоящий мужчина: снаружи бункер, а внутри детская.
Вопрос:Как же так получилось, что она, девчонка еще совсем, а с вами, взрослым мужиком, как с котенком?
Ответ:Это она только с виду Дюймовочка. Я ведь ее в обезьяннике подобрал, в привокзальном отделении. Пьяную привели. Наши ребята с ней побаловаться хотели, а потом отпустить безо всякого протокола - жалко же девчонку. Я им сказал: “Оставьте, это - моя”. И забрал ее к себе. Привез, поставил под душ. Стою и смотрю, как по груди, животу, ногам бегут черные струйки туши. Груди у нее были маленькие, не больше надутой щеки, а соски крепкие, высокие, торчали, как две крыжовинки. И целовалась жадно - с цоканьем зубов. Так она и осталась у меня.
Вопрос:Но вы ее любили?
Ответ:Да. Не знаю. Наверно, думал, что люблю. У меня ведь до нее толком ничего не было. Она меня всему учила. И кричала каждый раз так, что соседи начинали стучать по трубе. Один раз я после этого пошел в туалет мыть руку - пальцы были в ней, во всех отверстиях - и подумал, глядя на ее флакончики перед зеркалом, что она все-таки не такая, как все другие. Мне казалось, что я в Афгане кое-что про женщин понял. Туда ведь ехали охотно - заграница, и платили чеками. Можно было накопить на квартиру, привезти что-то - одежду, телевизор - ничего же не было. Времена-то какие были - все только для своих, через закрытые распределители. А что делать, если ты никто и звать тебя никак, но тоже жить по-человечески хочется? Вот и ехали за чеками на войну - работали в госпиталях, при складах, на прачечном комбинате. Сходились с каким-нибудь полковником. Или с прапорщиком - это приравнивалось, потому что у прапорщика склад, а полковник может прапорщику приказать, чтобы что-то принес со склада. Жили они в общежитии - “кошкин дом”. Но с нами, простыми солдатами, они, разумеется, не хотели - кто мы им? Что женщина могла с нас получить? Рваную портянку? И вот мне показалось, что Ленка - совсем не такая. Я ведь кто? Никто, мент с нищенской зарплатой. А привязалась ко мне. Приросла незаметно. И веселая. Смешно рассказывала, как сбежала от своих родителей-староверов. Пошла на нитяную фабрику со вредным производством - пыль от пряжи - но зато место в общежитии. Потом ушла оттуда и устроилась официанткой в кафе. Рассказывала, как выковыривала грязь из-под ногтей и добавляла в мороженое - рассказывает и умирает сама от хохота. Мне нравилось, как она оттопыривала нижнюю губу и вздувала упавшие на глаза волосы. Она устроилась работать в парикмахерской - и все время стригла меня. Чуть отрастет - стрижет. Мне так нравилось, когда она меня стригла. И еще любил смотреть, как она красится. Все спрашивал: а это для чего? А это? Она смеялась и показывала, смотри, чтобы накрашенные ресницы были еще длиннее, нужно с пудрой и мылом. У нее кончики ресниц слипались лучиками. Один раз вернулся с дежурства поздно, вошел в комнату, а она спала, спрятав голову под одеялом - только волосы стекали по подушке. Меня ребята в отделе предупреждали, что у таких дюймовочек мысли юркие, как ящерки, но зато входит такая в чужую жизнь, как нож, по рукоять. А я не слушал. Думал, завидуют. Они и завидовали. Один раз мы поехали с ней за город кататься на лодке. К озеру вела тропинка между зарослей ежевики. На Ленке была длинная широкая юбка, цветастая, из какой-то легкой тонкой материи. И вот юбка зацепилась за ветку ежевики и чуть порвалась. Ленка расстроилась, как ребенок. Я ей тогда сказал: “Ленка, ну ты что? Я же тебя люблю”. А до этого никогда еще не говорил.
