— Вот именно! Зачастую учебные аэропланы так плохи, что сразу же на взлете ломаются. Это и называется преднамеренной поломкой: платить за ремонт аэроплана приходится ученику из собственного тощего кармана…
Победоносцев, нахмурившись, шел рядом с Быковым и больше ни о чем не расспрашивал летчика. Как непохожи были первые мурмелонские впечатления на то, что ожидал он, Победоносцев, здесь увидеть, когда читал в газетах статьи и заметки о летных школах Фармана и Блерио…
Было очень темно. Издалека доносились свистки паровоза. Мурмелон спал. Где-то скрипели повозки, рожок велосипедиста загудел на перекрестке, и снова наступила теплая, пахучая тишина.
Прощаясь, Быков задержал на минуту руку Победоносцева в своей руке.
— Если туго придется на первых порах — не стесняйтесь, обращайтесь ко мне.
Он поднялся по скрипучей лестнице во второй этаж, и Победоносцев долго смотрел ему вслед.
В том же доме, где жил Быков, сняли комнату и Победоносцев с Тентенниковым: они решили жить вместе, и рыжий богатырь, расчувствовавшись, поклялся, что до конца дней своих будет дружить с Глебом…
Назавтра, спрыгнув с постелей и наскоро умывшись, не успев даже позавтракать, Победоносцев и Тентенников пошли на Шалонское поле. Утро только начиналось, роса блестела на листьях деревьев. За ночь расцвели широколистые высокие цветы. В белую сквозную даль убегали ярко-красные поляны. На деревьях распевали птицы. Крестьянские двуколки гремели на ближней дороге.
На поле уже собрались вчерашние посетители кафе. Быков выводил из ангара свой аэроплан. Мсье Риго стоял возле и тоненькой тросточкой бил себя по ляжкам. Победоносцев вежливо поклонился:
— Господин профессор…
Мсье Риго не ответил на поклон и раздраженно спросил:
— В чем дело?
— Я был уже у вас, — мы были с товарищем, — я хочу спросить, когда я смогу летать?
— Когда? Не раньше чем через месяц…
— Простите…
— Мне некогда, — рассердился Риго. — Никто не начинает заниматься сразу.
Победоносцев перевел слова профессора.
— Я же к вам не из милости приехал, я платил деньги! — закричал Тентенников.
— Поезжайте в Париж, вам их вернут.
— Подлая рожа. На ней, как на пюпитре, можно ноты раскладывать, — ругался Тентенников.
Мсье Риго стукнул тросточкой по носкам начищенных рыжеватых штиблет и ушел в ангар.
— Что же теперь делать? — спросил Тентенников. — Этак мы никогда в Россию не вернемся!
По полю проходил итальянец. Тентенников заговорил с ним ни русски. Итальянец слушал, наморщив лоб, потом вдруг улыбнулся, взял Тентенникова за руку и повел к своему аэроплану.
