а не игрушка.
Она опять выпустила струйку дыма.
— О, Боже! Избавь меня, пожалуйста, от этой вашей дурацкой крестьянской морали. Ты очень красивый, Марко. Внешность — это, конечно, не все, но это очень много. Ты будешь просто дураком, если не воспользуешься ею, пока она у тебя есть.
Марко встал.
— Нет, — сказал он резко. — Вы мне противны.
Она смерила его холодным взглядом.
— Прекрасно. Ты уволен.
— Прекрасно! С меня довольно!
Она рассмеялась:
— Как благородно! Я думала, ты сообразительный. А в конце концов оказалось, что ты просто тупой итальяшка.
Бросив на нее негодующий взгляд, он повернулся и, сойдя с террасы, отправился прямо к себе домой.
Но ее слова отдавались в его ушах: «Здесь для тебя ничего нет. Тупой итальяшка».
Здесь для тебя ничего нет. Ничего.
Именно в эту ночь он и решил уехать в Америку.
Но сейчас, когда он лежал на своей койке в отвратительно воняющей каюте третьего класса парохода «Кронпринц Фридрих», он все время возвращался к мысли, не была ли права та синьора, назвавшая его тупым итальяшкой.
Быть садовником-шофером-жиголо одной из знаменитейших лондонских актрис, может, и не очень подходящее для мужчины дело, но это все же лучше, чем валяться в этой вонючей дыре. И пренебречь ста фунтами в год! Он не знал, как соотносятся английский фунт и итальянская лира, но ему казалось, что это — огромное количество лир. И за что? За работу в саду, которую он любил, за то, что он будет водить роскошный автомобиль и ублажать красивую женщину?
«Кретин ты, Марко, — думал он по-итальянски. — Ты оказался просто олухом».
На второй день после выхода из Квинстауна «Кронпринц Фридрих» попал в жестокий шторм Северной Атлантики. Ураганный ветер нагонял гигантские волны. Некоторые из них достигали пятидесяти футов в длину. И лайнер размером восемьсот футов в длину, один из самых больших в компании «Ллойд — Северная Германия», как игрушка плясал на волнах, бессильный перед зловещей стихией. Хотя перепуганные эмигранты вряд ли использовали глагол «плясал» — для них пароход просто низвергался в водную пучину, и вверх сплошной стеной летели брызги. Затем корабль медленно поднимался на следующую волну, чтобы в тот же момент опять рухнуть вниз. Он вздрагивал, трещал и стонал. Эмигранты, засунутые в свои лишенные воздуха каюты третьего класса, рыдали, стонали и подпрыгивали непроизвольно вверх, пока ужасные страдания от морской болезни не заставляли их бросаться к ведрам, предоставленным в их распоряжение немецкой командой.
