Фамилия моего отца канула в лету. Две из пяти его выживших дочерей выйдя замуж взяли фамилии мужей, пятеро же сыновей ушли из жизни прежде, чем успели бы оставить хотя бы одного наследника фамилии Волков. Мой брат, названный Мироном в честь моего прадеда по отцовской линии, которого я чаще остальных своих братьев и сестёр вспоминаю, так как с детства любила его больше других, всё же мог оставить после себя ребёнка. Он рано женился, но умер в первый же месяц после начала войны. Его молодая жена, пытающаяся перебраться от своих родителей из Франции к родителям своего мужа, попала под бомбёжку и пропала без вести. Позже моя мать в разговоре с вернувшимся с фронта отцом говорила о том, что подозревала у невестки беременность, и что она, как и сотни других людей, попавших в ту бомбёжку, могла выжить, но выяснить это наверняка мы так и не смогли. Девушка не значилась в списках погибших, а её родители умерли во время обстрела. Её судьба и судьба возможного младенца так и осталась для нас тайной.
В итоге у нас с Саррой не осталось иных кровных родственников, кроме нас самих. Сестра нашей матери, которую отец перевез в Британию вместе со своим свёкром, в шестнадцатилетнем возрасте вышла замуж за двадцативосьмилетнего состоятельного мужчину и затерялась где-то в США. Всё, что о ней было нам известно – это то, что она родила четверых детей и вскоре после рождения четвёртого умерла. Связь с этой линией наших родственников оборвалась.
Мои родители, в особенности отец, всю жизнь скучали по потерянной родине, неизвестной их потомкам. Подсознательно эта тоска и даже печаль передалась и нам с Саррой. В 2000-ом году я с сестрой, уже войдя в приличную старость, решились на первую и впоследствии единственную встречу с родиной наших предков. Нас пригласило русское культурное сообщество, организовавшее из родового поместья, когда-то принадлежавшего нашему отцу, а до того его отцу и отцу его отца, музей исторической и архитектурной важности. Двухэтажное поместье первой половины девятнадцатого века пережило революцию, две мировые войны и последовавшую за этим ужасом разруху. Бродя по просторным залам, которые когда-то принадлежали моим предкам, по земле, по которой они ступали, я неожиданно остро ощутила чувство оторванности, которое всегда тайно жило в моей душе. Оторванность от своей земли, от своих корней, от настоящего прошлого… Всё было отобрано. Я чувствовала себя ограбленной, но не материально, нет. Я чувствовала, что у меня украли родину.
