По-прежнему смотрит Сахару в глаза.
Решительная.
— У нас будет в запасе пара минут, прежде чем сюда Вломится Тексье.
Иезавель кричит:
— Выполняйте!
Камилла и Натан выполняют.
Раздается замогильный голос Сахара.
— У тебя нет шансов, Тексье будет здесь с минуты на минуту.
— Мне некогда с тобой спорить. У меня к тебе только один вопрос.
Сахар вздыхает.
— С чего ты взяла, что можешь убежать от меня?
— Ты совсем спятил, ты… ты себя Богом возомнил!
— Сокровище мое, зачем ты толкаешь меня на крайности? Может, мы могли бы вернуть былое? Одно твое слово, и я все отменю…
— Не в твоей власти стереть эти годы из памяти.
Отмахнувшись от ее замечания, Сахар продолжает монолог.
— Могли бы вернуться в Германию. Нам было бы хорошо там вдвоем. А помнишь красную комнату?
— О какой еще комнате ты говоришь? Я помню пыточную, где ты опробовал на мне свою весьма своеобразную концепцию отцовской любви.
— Тебе не нравится цвет? Могу приказать, чтобы ее перекрасили в синий, если хочешь.
— Мне нравится цвет.
Сахар охает. И пытается положить свою костлявую руку Иезавели на предплечье.
— Ах, тем лучше, я…
— Не трогай меня.
— Но малышка…
— Больше никогда.
— Ты мне так нужна. Я делал все это только ради тебя. Ты моя сила, моя воля, ты та, кого послал Ваал-Вериф, чтобы я указал тебе путь…
Иезавель сухо прерывает его:
— Нет, я скажу тебе, кто я! Я та, что держит в руках нож, который перережет твою поганую глотку… Та, кого каждый раз тошнит при мысли о том, что ты, вероятно, ее родитель, и которая каждый вечер молится о том, чтобы у нее был настоящий отец, закопанный где-то далеко твоими стараниями. Я самка паука, ждущая удобного случая, чтобы вонзить жало в ту вонючую требуху, которая заменяет тебе пищеварительную систему.
«Плачущий ребенок, кричащая от горя мать и жена, отданная на поругание всем мужчинам».
— А еще я — твоя желчь, твои желудочные соки, твоя моча и кал. Вот что ты из меня сделал, папа!
В эти два слога она вложила всю свою ненависть.
— А теперь я вернусь туда, откуда пришла. То есть в никуда. Но и тебя заберу с собой. Точнее, ты отправишься первым. И я в последний раз вдохну твое зловонье, чтобы познать то, до чего никто никогда не должен дойти. Чтобы разжечь свой гнев.
— Так значит, ты никогда не сдашься… ты не видишь, что мне конец… всему конец без тебя. Эти идиоты еще не поняли, но ты — ключ ко всей той махине, которую я возводил, день за днем, столько лет.
— Я бабочка.
— О чем ты?
— Я бабочка.
— Не понимаю.
