С характеристикой образов женщин в повестях петровского времени связано появление нового понимания любви. В повестях второй половины XVII века, как известно, были попытки обрисовать любовную страсть. Но это чувство рассматривалось как запретное, как «бесовское наваждение», за которое герои несут возмездие. Но уже в повести о Фроле Скобееве можно видеть иное отношение к любовным чувствам людей. Автор не осуждает Фрола, а вместе с ним весело подтрунивает над ловкостью и находчивостью «ябедника», сумевшего вызвать к себе любовь знатной боярышни Аннушки.
В повестях петровского времени не только не осуждаются любовные чувства людей, но, напротив, описание отношения к ним героя служит критерием для оценки всей его деятельности. Писателей восхищает сила чувства героев, их верность в любви. Глубокая вера в подлинную красоту и важность человеческих чувств побуждает писателей раскрыть «психологию» любви, ее сложность и многогранность. С этой целью авторы вводят в повествование письма героев, их «арии» — песни. Авторы повестей показывают не только светлые стороны человеческих отношений, но и тяжелые переживания, разочарования, гибель надежд. Герои много страдают, их любовь проходит через многочисленные испытания.
Русская литература не выработала еще к этому времени достаточно выразительных средств речи для изображения любовных чувств. Военный, политический и канцелярский язык петровского времени быстро обогатился варваризмами, пришедшими вместе с новыми понятиями. Отношения же людей, о которых хотели рассказать авторы повестей, в быту еще только складывались. Авторы повестей первых десятилетий XVIII века оказались в очень сложном положении: они должны были найти языковые средства для отображения новых понятий, которых не знала предшествующая литература.[56] В самом деле, изображение любви в романе о Савве Грудцыне не выходит за рамки традиционного изображения «греха».
В повестях же петровского времени авторы стремились не только воспроизвести, сделать зримыми поступки героев, но и передать слова, которыми они выражали свои чувства, желания и даже мысли. Матрос Василий, увидев королевну Ираклию, «паде от ея лепоты на землю, яко Люд- вик, королевичь ираклийский, паде от прекрасный цесаревны Флоренти римския. и рече: „Государыня прекрасная девица! Какова ты роду и как сюды взята?“ Отвеща девица: „Господин добрый молодец! Я тебе, государю, о себе донесу“».[57] Ираклия Василия «возлюбила не телесным люблением, но сердечным». Александр, увидев Елеонору, «был всю ночь- в великом десперате» (от латинского desperatus — отчаяние). От любви к Елеоноре на Александра «прииде… жестокая горячка». «Несщастие свое воспоминая», «в размышлении о несклонной Елеонориной любве» Александр пел «арию». Александр и Тира клянутся в любви «от трех ран истекшей кровью». Описание клятвы шляхецкого сына и цесаревны ярко и впечатляюще. Цесаревна «взя нож и обнажи грудь, и разреза мало, и взем перо и бумагу, и написа кровию тако: „Не хощу иметь в сем свето достойного мне супруга, кроме тебе. и приступль вручи ему писмо, и обливаяся слезами, и даде любезное целование во уста, во очи и во уши».
