Эрика неистово попыталась ударить его наотмашь, поранилась.
Пронзительная боль в ладони заставила ее остановиться, и она поняла.
Роберт не схватил ее. Она ощутила не его руку. ТО был выступ известняка, острый и твердый, зацепившийся за петлю для ремня.
Эрика вступила в борьбу с этой треклятой штукой, силясь вырваться.
Позади нее движение.
Брошенный фонарик освещал несколько футов туннеля. В его сиянии появились две узловатые, безволосые кисти рук, за ними два бледных, сухощавых предплечья.
Роберт оправился от удара и приближался.
Эрика закричала на непреклонную петлю, на цепкий выступ.
По ладони текла кровь, теплая, липкая, пальцы неуклюже шарили, проклятая скала противилась ее попыткам высвободиться.
Роберт уже миновал кусок света, его косматая голова и широкие плечи виднелись тенью. Волосатый и дикий, пещерный человек, в своей стихии.
В предельном отчаянии Эрика ухватила петлю, отпорола ее по шву.
Свободна.
Роберт попытался схватить ее, промахнулся, она двинулась вперед, но там оказалась стена.
Тупик.
Она находилась в ловушке, он приближался.
Внутри у нее распустился крик, неистовый вопль из одного слова «Уйди!», но она лишилась голоса. Дыхание застряло в горле, не могло достичь легких.
Он надвигался из тьмы, налегая на нее, будто медвежья шкура, обдавая запахом пота. Она вновь попыталась ударить его ногой — не вышло — на таком близком расстоянии сапоги ее были бесполезны.
Эрика поняла, что это такое — преисподняя.
Горло ее открылось, и она выдохнула мольбу:
— Пусти!
Роберт завел ее руку за спину.
Боль выстрелами. В плече, в локте, в запястье.
Откуда-то чей-то вопль.
Разрозненные мысли, представления. Отметки мелом на стене. Детский смех. «Смотри, Эрика. Теперь я вырос настолько, чтобы справиться с тобой».
Ее левая рука изогнулась под неимоверным углом, пальцы оказались между лопаток.
Оцепенение и боль, шея ее вытянулась, бедра извивались под его навалившейся тяжестью.
Затем окончательный злобный рывок. Жар боли в плече и вскрик откуда-то глубоко изнутри, вырванный из ее живота, словно вопль роженицы.
Яркий туман боли стремительно окутал ее. Поднялся шум, он становился все громче, громче и превратился в гомон толпы, многоголосый, далекий, неразборчивый.
Эрика была рада толпе. То была ее последняя мысль перед тем, как гомон поднялся до оглушительного рева. Да, рада, что не придется умирать в одиночестве.
