Губин пошел быстрее, уже не глядя по сторонам и нарочно думая о том, как он, если бы действительно пришлось, стал жить в этом городе с Машей, вообще — со всей семьей, с Юлькой, Женечкой, Юрой. Так и только так.
Парадная набережная тем временем кончилась, и тротуар превратился в обыкновенную тропинку, петляющую вдоль высокого обрывистого берега. Здесь вразброд росли старые сосны, сохранившиеся с тех (недавних) времен, когда никакого города не было и к берегу подступал лес с медведями. Тропинка вильнула влево и через поляну (самое место для стадиона!) вывела Губина на небольшую площадь с квадратным газоном посредине. На газоне, видимо, предполагалось построить фонтан — сбоку лежали стальные трубы, громоздились каменные глыбы. А в самом центре стояли синие «Жигули». И тут Губин впервые увидел представителей старшего поколения: вокруг машины размашисто ходил с косой худой высокий старик в ковбойке. Уверенными, точными движениями он обкашивал газон, а рядом суетилась маленькая, круглая старушонка, воровато собирая в подол срезанную траву, которую затем относила в багажник машины. Заднее сиденье было уже забито травой доверху.
Губин остановился, разглядывая стариков, те сразу заволновались; дед прекратил косьбу, старуха подошла к нему, и они стали тихо совещаться, то и дело поглядывая на «начальство».
«Видимо, я уже вполне вошел в роль хозяина города, раз мое внимание так их напугало, — подумал Губин и двинулся дальше. — …Зачем, интересно, им сено? Козу держат?»
Напротив газона Губин увидел здание почты и, почему-то страшно обрадовавшись, направился туда. Заказывать Ленинград не было времени — до отплытия меньше часа, и он решил прямо здесь написать домой. И написал на двух открытках с продолжением, как бродил по этому городу, где им вскоре, вероятно, предстоит жить, как почти снял квартиру «со всеми удобствами, даже коза своя, молоко — само здоровье». Писать было легко и весело.
На улицу он вышел улыбаясь. Тело казалось пружинистым, легким, голова ясной. Разнылся утром, перепугал несчастную Лизу, а всего-то и нужно было — побыть два часа одному.
У пристани продавали гладиолусы. Губин, помешкав, все же купил один белый и два темно-красных, почти черных.
К трапу он подошел, когда объявили, что до отправления пятнадцать минут. Можно было еще пройтись вдоль берега, и, повернувшись, Губин не спеша двинулся по направлению к парку, у входа в который вращалось под музыку непременное «колесо обозрения». Медленно и как-то нерешительно, точно вот-вот остановится, тащило оно вверх свои пустые кабины. И только в одной, как раз приближавшейся к самой верхней точке, сидел человек. Вглядевшись, удивленный Губин узнал Ярославцева. Старик поднимался все выше и выше над деревьями парка, точно возносился в небо.
