Он быстро пригнулся — мимо не спеша проплыл автомобиль с включенным дальним светом. Священник, проповедовавший по радио, мог быть и лютеранином, точно Флориан не знал. Но было ясно — читал он не по четкам. Он говорил о грешниках, сошедших с пути истинного, и Флориану показалось, что это как раз про него. «Пространен путь, ведущий в погибель, узок путь, ведущий в жизнь». Тоже, вроде, верно, если вспомнить как он сегодня плутал по дорогам. Священник упомянул о всепрощении, но на этот счет у Флориана имелись сомнения. Интересно, что сделал бы священник, если бы он забыл свою жену на грузовой заправке, а потом заблудился бы? Теоретически священник знал о всепрощении много, но как бы он поступил на месте Флориана? Женский голос пропел:
Нежно Христос к нам взывает, взывает — к тебе и ко мне.
Перед Вратами он нас поджидает и взглядом ласкает.
Приди же, о грешник, домой, он взывает.
Приди же, приди же домой. Приди же, уставший, домой.
С усталостью у Флориана было нормально. Семьдесят два года — многовато для такой нелепой ситуации. Он ждал, пока Карл уедет, насколько хватило терпения, но потом кофе внутри него стал проситься наружу, и Флориан завел машину. Отливать на чужом поле — это уже чересчур. Он включил передние фары и тут же увидел, как вдалеке вспыхнули фары на машине Карла, два луча обмели их двор — Карл повернул к городу.
Включив фары, Флориан подъехал к дому. Речь он так и не приготовил. Ему было боязно. К тому же хотелось в туалет. Еще на крыльце он почувствовал запах ужина — рыбное филе в панировочных сухарях. К его удивлению, дверь оказалась незапертой. Вообще-то они никогда не запирали дверь, но он решил, что сейчас она должна была запереться — от него.
Он повесил пальто в передней и заглянул на кухню. Она стояла у плиты, спиной к нему и вертела что-то на сковородке. Он кашлянул. Она обернулась «Ну, слава Богу». Она уронила на пол ложку и подбежала к нему на своих старых ногах: «Ох, папуля, как ты меня напугал. Никогда больше не бросай меня одну, ладно, пап. Прости меня за то, что я сказала. Я не хотела. Я не хотела тебя злить. Никогда больше не бросай меня так одну».
Он почувствовал, как к глазам подкатили слезы. Чтобы так радовались — в собственном доме! Он уже было собрался объяснить ей, что не бросил, а забыл ее… Потом она сказала: «Я люблю тебя, пап. Ты же знаешь».
Собраться-то он собрался, но так ничего и не сказал. Ему вдруг пришло в голову, что бросить женщину в порыве яростного гнева куда лучше, чем просто забыть ее по собственной дуболомности, но времени на тщательное обдумывание не было. Он сжал ее и прошептал: «Прости меня. Я был не прав. Больше я такой глупости не сделаю, обещаю тебе».
