— Если оклад невелик, ты не печалься! — попробовала утешить его Акнабат. — Было бы дело по душе…
— Вот этого пока не знаю, мать, — невесело посмотрел он на жену и стал переодеваться.
— Чай подать или сразу обедать будешь? — осторожно осведомилась Акнабат, когда Тойли-ага вернулся после умывания.
— Неплохо бы чаю сначала.
Акнабат подвинула к мужу большой красный чайник.
— Да, я даже не спросила, какую работу дали, — будто спохватилась она.
— Теперь твой Тойли Мерген — директор ателье, — смущённо сказал он.
— Директор чего? Ителье? Это что ж такое, Тойли?
— Не ителье — ателье! Ну, мастерская, где одежду шьют…
— Так бы и сказал — мастерская… А там что — и женскую шьют тоже?
— И мужскую, и женскую. Всякую!
— Вот оно как… А я-то думала, что для тебя найдётся что-нибудь поближе к посевам. Видать, не нашлось… Только, где Женская одежда, а где Тойли Мерген, тот, что всю жизнь возился с хлопчатником, с арбузами и дынями? Один аллах знает, управишься ты с тем ителье или нет…
— Надо попробовать, мать, — не поднимая головы, ответил Тойли и занялся чаем.
— А может, лучше испытать судьбу и подождать, пока найдётся что-нибудь поблилсе к земле да к воде? — со вздохом сказала Акнабат, вглядываясь в усталое лицо мужа.
— Ты это слово «подождать» при мне лучше не произноси! — не сдержался Тойли-ага и, отодвинув пиалу, схватился за сигареты.
— Может, обед принести?
— Погоди, дай покурить.
— Кури, пожалуйста. Только не грызи себя, если что не так, — унося чайник, заметила жена. — Пойдёт дело — будешь работать, а не пойдёт — откалсешь-ся.
— Здесь освободили, там откалсусь! А ведь каждый человек ещё и авторитетом своим дорожит, — бормотал себе под нос Тойли Мерген, расхаживая по комнате и яростно дымя сигаретой.
— О! Оказывается, Тойли вернулся, — послышался за дверью голос Кособокого Гайли, после чего он и сам, покашливая, не вошёл, а прошмыгнул в комнату своей обычной иноходью. — Ну, как, не зря совершил паломничество?.. И надымил же ты здесь! — повёл носом Гайли и, в ответ на приглашающий жест хозяина, прошёл за стол. — Будто лису из норы выкуривал… — Он недовольно поморщился и добавил: — Это как — к добру?
Тут появилась Акнабат и поставила, на стол поднос с золотистым чуреком, только что из тамдыра, с кастрюлей куриной шурпы и миской верблюжьих сливок.
— Ну, дорогой мой Гайли, видать, тёща тебя здорово любила, — подтрунивал над шурином хозяин. — Говорят, тёща того зятя больше всего любит, который, если куда пойдёт, обязательно к обеду угодит… Берика ложку!
