А потом становилось темно — наступала ночь. Хотелось чего-то загадочного, страшного. И тогда девочка шла к самой древней кибитке, где лежала-отдыхала прабабушка Ляля-Болтушка. Из детей к ней ходила только Кармелита. Даже мальчишки побаивались старуху (хоть никому в этом не признавались).
Годы иссушили Лялю, когда-то, говорят, страшно красивую. А теперь — красиво страшную. Целыми днями она лежала в кибитке, потирая искривленные старостью руки и ноги. Оживлялась Ляля лишь к вечеру, приняв «глоточек водочки» (только глоточек и никогда больше). Тут-то к ней и приходила Кармелита, и начинали разговаривать обо всем — обо всем. О Боге, живущем в высоком небе, о хитром и веселом цыгане Зубчане, прославившемся на всю Волгу, о жизни, природе, пути, смерти…
А однажды Кармелита захотела узнать о любви.
— Сколько же тебе лет, лачо-хорошая? — удивилась Ляля.
Кармелита подумала, чтоб не ошибиться, и очень уверенно ответила:
— Шесть.
— Тогда понятно, — кивнула старуха. — Большая уже. В следующем году работать начнешь, с бабкой своей — Рубиной, да с другими женщинами гадать станешь…
— Да? — удивилась Кармелита, она не знала, что в ее жизни грядут такие перемены.
— Да.
— Ляля, Ляля! Погадай мне! — защебетала девочка.
— Я своим не гадаю.
— Ну, тогда… научи гадать!
Старуха улыбнулась, раскусив и оценив хитрость девочки.
— Поучить — это да. Поучить — это можно…
Ляля задумалась, выбирая способ гадания.
Кармелита терпеливо ждала, боясь вздохнуть громче обычного.
Наконец Ляля произнесла:
— Неси бумагу, внученька. Да только смотри, чтоб чистая, не изгвазданная!
Девочка убежала и вернулась со старой газетой, в которую раньше была завернута банка сметаны, выцыганенная у селян.
С неожиданной ловкостью Ляля приподнялась и села, скрестив по-турецки ноги. Тут же откуда-то достала поднос и спички.
— Комкай газету, внучка. Комкай! И думай о жизни будущей…
Кармелита сморщила лоб и принялась старательно жамкать газету. Через пару мгновений бумажным комочком, образовавшимся в ее руках, вполне можно было играть как мячиком.
Старуха важно приняла белый комок, положила его в центр подноса и скомандовала:
— Лезь ко мне, в кибитку.
Мальчишки из табора вряд ли б залезли, а Кармелита не побоялась. Примостившись рядом с бабушкой-гадалкой, она завороженно смотрела на комок.
Ляля чиркнула спичкой, тихим шепотом что-то сказала. И совсем уж догорающей спичкой подожгла газету. Та сразу вспыхнула, отбрасывая на полотняную внутренность кибитки рыжеватые блики и тени. Это было как кино — только успевай следить. Бумага горит быстро. Поэтому и огненные картинки сменяли друг друга все бойче: кони, люди в сшибке, могильный бугорок, ножи и снова люди… А вслед за этим калейдоскопом, точнее даже — наравне с ним, шли Лялины слова, все быстрее слетавшие с сухих губ:
