Джоанна знала этот поселок. Ей приходилось бывать здесь с отцом. Кроме того, она знала, что Киши — ее преданный слуга-индеец — поехал как раз сюда, чтобы договориться со священником насчет похорон отца. Очень вероятно, что ей удастся разыскать здесь Киши!
Конрад Оуэн вытащил ее из саней и на руках отнес в большой салун, служивший также дешевой и грязной ночлежкой для путников. Здесь можно было поесть и выпить виски, имелись кровати для отдыха, а кроме того, пара женщин, всегда готовых потанцевать. Вечером заведение было переполнено. Буран наконец закончился, и теперь многие, кто, подобно Джоанне с Ричардом, долгие дни сидел взаперти и не мог продолжать путь, разом зашевелились.
Здесь, в тепле и уюте, Джоанна могла вздохнуть с облегчением: самое страшное уже позади. Теперь она спасена от голодной смерти. Она была благодарна за еду и питье и все же… не могла ни о чем думать, кроме как о Ричарде. Это из-за нее он умирает теперь от голода. Боже, как бы ей хотелось быть сейчас рядом с ним! Как бы хотелось вернуться в ту убогую хибару — такую одинокую среди снегов и такую холодную…
Конрад Оуэн все время держал ее при себе, а знакомым торговцам представлял не иначе как своей «невестой». Все ее возражения на этот счет встречались бурными взрывами хохота. В этих краях люди не имели привычки вмешиваться в чужие дела, и, если Конрад Оуэн говорил, что девушка принадлежит ему, значит, так оно и было. Любой, кто попытался бы это оспорить, наверняка получил бы пулю в лоб — и все восприняли бы это как должное. А кому, спрашивается, охота получить пулю в лоб?
Да, наверное, в эту ночь у нее не получится сбежать…
Конрад все любезничал с женой владельца этого заведения Билла Энстея. Кончилось тем, что эта женщина, Мэтти, получила от него долларовую бумажку с наказом присматривать «вон за той худенькой черноглазой малышкой в шубе и брюках».
Дважды пыталась Джоанна улизнуть из спальни, в которой вместе с ней спала эта самая Мэтти. И оба раза Мэтти останавливала ее словами:
— Ну-ну, детка, куда это ты собралась? Ты же невеста Конрада Оуэна, и тебе не годится разгуливать где попало.
Джоанна решила, что разговаривать с ней по-человечески бесполезно — эта женщина была слишком груба и безжалостна, такой и должна была сделать ее долгая суровая жизнь на Юконе.
В ту ночь Джоанна не сомкнула глаз. Она не плакала — просто лежала и смотрела в темноту, думая о том, жив ли еще Ричард. В голове все время пульсировало: «Ричард… Ричард…»
