Чувство глубокого удовлетворения — так и только так могу я определить свое настроение в этот миг. Наконец я стал мужчиной — в моей внутренней интимно-индивидуальной терминологии это сочетание приобрело именно такой смысл. Кстати, сходное значение я вкладываю и в сочетание уметь писать, то есть чувствовать адресат лучше, чем себя самого, дарить радость читающему тебя, а самому радоваться не спешить и своим текстом не любоваться. Доставить удовольствие партнеру — вот высшая этика любви и письма, даже писания в нашем с тобой скромном и вторичном жанре.
Далеко ушел от темы? Это я нарочно, не уйти, а убежать от нее хочется. Как говорится, я очень спокоен, но только не надо… Не совсем из Ахматовой, из трансвестированной вертинской версии. И мужчины, между прочим, чувствовать умеют.
В войне с советской армией я победил, получив назло районному комиссару, люто ненавидевшему всех «молодых ученых» билет с формулировкой «к нестроевой в военное время». А время было самое мирное, благодаря неутомимому борцу за разрядку Леониду Ильичу, и у нас началась бесстыдная упоительная идиллия, по эмоциональной насыщенности перекрывшая все мои увлечения и приключения, как до, так и после. Честное слово, благое супружество может на вкус быть гораздо пикантнее всяких там мартовских пряных ночей и эксцентрических эксцессов.
Вообще скажу такую принципиальную сверхбанальность: ХОРОШО ЖИТЬ ХОРОШО. Неважно, где здесь тема, где — рема, где сказуемое, где подлежащее, — члени в любом месте («Хорошо жить — хорошо» или «Хорошо — жить хорошо»). Как существуют безличные предложения: «Холодно», «Жарко», — так существуют и безличные истины, не подлежащие обсуждению. Отклоняться от них можно только в личном, индивидуальном порядке, не навязывая своих парадоксов другим людям, а тем более обществу в целом. Если какой-нибудь пострадавший писатель говорит, что тюрьма или лагерь для него лично были полезны, — это его персональная дурь и его право в пределах индивидуального существования. Но желать того же другим он не имеет ни малейшего права. И уж тем более благополучному литературоведу, самым тяжелым испытанием в жизни которого были хлопоты по переезду с городской квартиры на дачу, и притом берущемуся бесстыдно утверждать, что для полноценного развития писателям полезны репрессии, цензура, непечатанье, тяжелые хронические недуги, — такому безответственному болтуну надлежит самым решительным образом плюнуть в физиономию.
