В землю мышки-побегушки прибыли, ну тут успевай только за ними бегать; ты за ними, а они тебя за пятки хватают, не пускают, грызут, они все грызут: у них совесть неспокойная. Еще у предков их была бабушка жирная-прежирная, они и перепутали, думали сало едят, а сами эту бабушку съели. С тех пор у них совесть-то неспокойная, они все и грызут, и себя грызут, и все, что им попадется. Ничего, не робей, хватайся за пятки, они к тебе сами в рукавицы заберутся. Напихай их полные карманы, самую бойкую побегуху рулевым на каждую лодочку, на каждом озерке, ставь и езжай. Эти мышки побойчее тех, которые раньше были, они кусачие, а ты терпи, знай культалой подгребай. Они кусают, а ты поскорее гребешь и гребешь. Приехали на самое наибольшее озеро. Культалой оберни перевернутый карбас. Культалу не бросай, пригодится. Теперь плыви, опять же с мышкой за старшую. Не обижайся, что они к тебе заберутся во всякое место и будут грызть тебя без жалости и без совести. Они кусают тебя, и кусками мясо твое рвут, и тут же плюются, и кусками его бросаются и пачкаются. Терпи. До того доведут, что понадобится забежать, обязательно надо будет заглянуть в пять раз пачканный лесок. А он тут и есть,— мимо ехать, с правого галса наволоком выступает. Ну, обойдешь лесок пять раз, все,— и сам сходишь, и все твои мыши и мышата выбросят из себя всякую грязь, искупаешься, а тогда уж садишься в лодку и едешь как по писаному и прямо на остров прибываешь. Не сробеешь, перетерпишь все, цел остался — значит, орел-птица, хозяин тех мест, сразу поймет: себя не жалел, страху не имел, со всего своего духу за душой поспевал, себя рад отдать, только бы душу иметь, ну, значит, настигло тебя с этой душой. Надо тебе уважить, душу отдать. Ладно. Так-то вот, приехали на остров, а остров-то не простой. Кругом, куда ни глянешь,— вода, а на острове две великие сосны стоят, у третьей же макушка срублена и тут же у корней лежит.
Здесь рундук находится. На обрубе сосны — амбар серебряный, а в амбаре орел-птица живет. У того орла в утробе моя душа яйцом свернулась. Как достать яйцо, знаю только я. А ты говоришь — мою вожжу переступили! Переступай! Хоть пляши! Хэ-хэ...
— Ох, ох! — пуще прежнего болеет и охает Разиайке.— Ну,— говорит она,— значит моя болезнь потому, что через вожжу Талахке перешел плохой человек.
Талахке эти речи на смех подняла:
— Ха-ха, душа моя недалеко лежит, да глубоко, под угол дома закопана на сажень глубины! — и Талахке вышла из дома, на восточном углу его, топнула ногой.— Тут. Кому тут ходить?
