Не я эту песню знала — мой муж. Илья жил охотой, и ни о чем другом заботы у него не было. Всю дикарью повадку он знал — и у нас, и в сторону Коло, вся земля ему была как открытая душа. Илья неделями пропадал в лесах и на Кейве. И каждого возвращения его я ждала, как в первый день свадьбы нашей.
Набегает словно сон или видение... И родится из глубины души волна: что это явь или мечтание такое? И эта волна родится, бежит живыми словами в груди... Так Илье моему, бывало, придет эта песня волной, и он запоет. Соседи услышат — все Ьридут, его не трогают, словечко никто не скажет, а он поет. Там же, где дитятко убегает от матери,— слезами поет и мы все в слезах омываемся.
В Каменском мы с ним жили, от роду его. В нашей жизни на нашем жилом месте не было и не бывало драк или свары, пока он жил. Если он прознает, что между соседями завелся раздор — он просит меня звать к себе тех людей. Обязательно в тот час звать, как застигнет его эта песня. Они придут к нему. Найдет он для них нужное слово — помирит.
Это не сказка. По-нашему ловта называется. Это истинно живое было. Его духом жили мы. Жили и хвалили бога.
Какой Илья был из себя? А... худощавый был мужик, ростом высок, волос черный. Глаза словно не нашего житья, песню запоет — не веселыми глазами смотрит, тоскует. На охоту — не ходил, а летал; загорится, все забудет, глаза веселые, пойдет и зачнет свою песенку:
Спасибо тебе, осень черная!
Ах да спасибо тебе, суземок великий!
Спасибо, суземок, за жизнь твою.
Сыт я человек.
Спасибо за оленя дикого,
За рога его красивые!
Я от него грубого слова не слышала.
Никто этой ловты по-нашему не знал и не знает, и нйкто при нем, ни после него этой песни не пел. Только он один мог петь от начала и до конца. Унес он эту песню. Я знаю сказать ее, а родятся ли слова его песней, то не могу знать. Если родятся — поспей записать, твое счастье.
Плакать буду — не мешай.
Жил старик и старуха. Ну, и родились у них три дочери. Жили и жили. Старуха встала утром и принялась огонь разводить, а тут у льгаса ворон крыльями затрепыхал. Старуха испугалась:
— Вставай, старик, скорее!
Старик поднялся и выглянул из вежи. А перед ним предстал красивый человек большеносый, весь в черном, воронова крыла.
Старик позвал гостя в вежу, а старуха питенье и еденье на стол подала. И вот завелась беседа, началось сватанье.
Человек просит в жены дочку. Старики стали дочку отдавать и отдали старшую.
Ну, и пошла дочка их с мужем в свой новый дом. А старик со старухою живут-поживают.
