Приезд чужих людей сильно волновал Дениса Евгеньевича, он сам начинал казаться чужим и далеким.
Дружу не хватало общения с хозяйкой, не хватало ее доброго ворчания, ее вечной суеты и музыки, что рождалась от соприкосновения тонких длинных пальцев с белыми сверкающими клавишами. Без музыки стало тоскливо, пропала иллюзия сказки и волшебства, даже гостиная перестала вызывать у Дружа трепет. Комната, она и есть комната.
* * *
Многое изменилось с тех пор, как перестала вставать Мария Тихоновна.
Два раза к родителям приезжала дочь — Наташа. Ей было тридцать семь лет, она выглядела угловатой, имела резкие черты лица и тяжелую походку. Внешне Наташа не походила ни на отца, ни на мать. Дружу непохожесть дочери на родителей не понравилась, как не понравилась и сама Наташа. Было в ней что-то отталкивающее, неспокойное, готовое в самый неожиданный момент вырваться наружу и приступить к разрушениям.
Впрочем, нелюбовь оказалась взаимной. Глядя на Дружа, Наташа кривила лицо и говорила отцу, что в квартире сильно пахнет собачатиной.
Сегодня Наташа приехала ближе к вечеру. Зашла в коридор, начала стягивать сапоги, шикнув на Дружа, едва тот хотел подойти, обнюхать черный пакет.
— Уйди! — сказала она.
Друж посеменил на кухню.
— Пап, как мама? — Наташа стрельнула глазами в сторону зеркала и зачем-то коснулась кончиками пальцев толстой бронзовой рамы.
— Сегодня получше.
— Она спит?
— Заснула недавно.
— Тогда не буду будить. Пап, включи чайник.
На кухне Друж примостился возле теплой батареи, отец с дочерью сидели за столом, пили чай.
— Утром была «скорая», предлагали забрать, Маша отказалась.
— Ой, папка, папка, — громко вздыхала Наташа, намазывая на хлеб клубничное варенье. — В простой больнице никакого ухода, я уже молчу о лечении. В лучшем случае нитроглицерин под язык или корвалол накапают. А платные деньги нещадно дерут. Пусть лучше дома лежит.
Денис Евгеньевич молчал.
— Ты сам-то как?
— Справляюсь, — ответил хозяин. — Сначала Маша за нами ухаживала, теперь мы с Дружем долги отдаем.
— Кстати о собаке. Пап, ну прям пахнет у вас псиной. Ну невыносимо! Как в квартиру зайдешь, хоть противогаз надевай.
— Тебе кажется, — слабо улыбнулся Денис Евгеньевич. — Ты просто собак не любишь.
— Ой, папка, мне бы себя успевать любить. Крутишься, вертишься целыми днями, как проклятая. Домой вечером еле живая прихожу, никого видеть не хочется. На работе нервы, дома нервы, Никитку от компьютера не оттащишь, Мишку от телевизора. Они даже посуду помыть не могут… Зла не хватает. О какой любви к собакам ты говоришь?
