И вот однажды в субботу утром, стоя с закатанными по колено брюками посреди речушки и пытаясь вытащить из-под камня рака, он вдруг поднял глаза и увидел на бровке ручья Энн Тэйлор.
— Вот и я, — сказала она, смеясь.
— А знаете, я не удивлен. — ответил Боб.
— Покажешь мне своих раков и бабочек?
Они спустились к озеру и сели на песок, их мягко обдувал теплый ветер, трепал ей волосы и оборку на блузе. Они сидели немного поодаль друг от друга, торжественно поедали сэндвичи и запивали их апельсиновой шипучкой.
— Никогда еще не было так хорошо, — сказал он.
— А я никогда не думала, что отправлюсь на такой пикник.
— С каким-то мальчишкой?
— И все же мне очень приятно, — сказала она.
— Вот и отлично.
Потом они долго молчали. Наконец он сказал:
— Нет, что-то не так. Только не понимаю, почему. Мы просто гуляем, ловим раков, бабочек, сэндвичи едим. А ведь мои обсмеяли бы меня с ног до головы, если б узнали. Да и ребята тоже. А учителя? Неужели они не стали бы подшучивать над вами?
— Боюсь, что так.
— Знаете, давайте оставим бабочек в покое.
— Сама не понимаю, что меня сюда привело.
Так закончился день.
Вот, пожалуй, и все, что было между Энн Тэйлор и Бобом Сполдингом: две-три бабочки-данаиды, роман Диккенса, дюжина раков, четыре сэндвича и две бутылки апельсиновой шипучки. А в понедельник произошло нечто неожиданное: он долго стоял возле ее дома, чтобы как всегда вместе отправиться в школу, но так и не дождался. А придя в класс, обнаружил, что она уже там — значит вышла раньше обычного. Перед последним уроком она пожаловалась на головную боль, и ее заменила другая учительница. Весь вечер он бродил вокруг ее дома, но она не показывалась, а позвонить в дверь он не решался.
Во вторник после уроков они снова были вдвоем в тихом классе. Боб умиротворенно тер доску, словно этот день никогда не кончится, а Энн Тэйлор проверяла тетради, словно всегда будет вот так сидеть, и на душе у нее всегда будет покой и счастье. Вдруг на здании суда, находившемся в соседнем квартале, начали бить часы. Невозможно было не содрогнуться — от бронзовых ударов, казалось, пепел ушедших времен проникал в кровь, и человек, оглушенный звоном часов, летел по жизни, чувствуя, что стареет с каждой минутой. Когда пробило пять, мисс Энн Тэйлор внезапно подняла глаза и долго смотрела на часы; потом отложила ручку и сказала:
— Боб…
Он, вздрогнув, обернулся. Ведь за последний час покоя и счастья никто из них не проронил ни слова.
