И удивительнее, невероятнее всего то, что я и сам не понимаю, почему содержание всех моих рисунков с самого начала было одним и тем же. Я всегда рисовал кипарис, под которым, поджав ноги, завернувшись в плащ, сидит горбатый старик, похожий на индийского йога. На его голове тюрбан, указательный палец левой руки он приложил к губам в знак удивления. Какая-то высокая девушка в черном, склонившись, подает ему цветок лотоса. Их разделяет ручей. Видел ли я когда-нибудь прежде эту сцену? Посетило ли это видение меня во сне? Не знаю! Знаю лишь, что, сколько бы я ни рисовал, это всегда была та же сцена, тот же сюжет. Рука сама, непроизвольно рисовала эту картину. И как ни странно, находились покупатели, а с помощью своего дяди с материнской стороны я отправлял эти пеналы даже в Индию, он продавал их и высылал мне деньги.
Эта сцена кажется мне и близкой, и далекой. Я смутно припоминаю… Теперь я хорошо вспомнил этот случай. Я решил: нужно написать свои воспоминания. Но это произошло много позже и не имеет связи с моей темой. Из-за случившегося я совершенно забросил живопись. Минули два месяца, нет, точнее — два месяца и четыре дня. Был тринадцатый день после ноуруза. Все люди бросились за город. Я закрыл окно своей комнаты, чтобы спокойно заняться рисованием. Перед заходом солнца, когда я увлекся рисунком, неожиданно открылась дверь и появился мой дядя. Раньше я его никогда не видел: с самой ранней юности он уехал путешествовать в дальние края; как будто он был капитаном корабля. Я подумал, что у него ко мне какие-то торговые дела, так как слышал, что он занимается и торговлей. Во всяком случае, мой дядя оказался сгорбленным стариком с индийским тюрбаном на голове. На плечах его был рыжий рваный халат, голова и лицо замотаны шарфом, ворот рубашки расстегнут, и из него виднелась волосатая грудь. Его редкую бороденку, которая торчала из шарфа, нетрудно было пересчитать по волоску. У него были гноящиеся веки и заячья губа. Дядя как-то отдаленно и смешно походил на меня, словно это была моя фотография, отраженная в кривом зеркале. Я всегда представлял себе отца именно таким…
Дядя вошел и уселся в сторонке, поджав ноги. Я подумал, что его нужно чем-нибудь угостить. Я зажег лампу и вошел в находившуюся рядом с комнатой темную кладовку. Я обшарил все углы, надеясь найти что-нибудь пригодное для угощения, хотя хорошо знал, что в доме — шаром покати — не оставалось ни вина, ни опиума. Неожиданно мой взгляд упал на полку. Меня словно осенило. Я увидел бутыль старого вина, доставшуюся мне в наследство. Кажется, это вино было налито по случаю моего рождения. Я никогда его не пробовал и совершенно забыл, что у меня в доме есть такая вещь. Чтобы достать бутыль, я подставил табурет, который был в кладовой. Неожиданно я взглянул через оконце наружу. Я увидел сгорбленного старика, сидящего под кипарисом, перед ним стояла молодая девушка, нет — небесный ангел — и, склонившись, протягивала ему правой рукой голубой цветок лотоса. Старик грыз ноготь указательного пальца левой руки.
