Замуж со второй попытки | страница 25



Милла расстегнула молнию на сумке со своими вещами и вытащила шелковую блузку. Это была единственная нарядная вещь, которую она взяла с собой. Перед зеркалом в ванной Милла пригладила волосы и умыла лицо.

Ужин наверняка станет тяжелым испытанием. Придется улыбаться и проявлять интерес к идеальной свадьбе Рози, хотя в душе царит уныние.

Она глубоко вздохнула и ущипнула себя за щеки, чтобы вызвать румянец. Мать Миллы использовала эту маленькую хитрость, чтобы скрыть бледность, вызванную прохождением курса химиотерапии. Она хотела, чтобы люди не догадывались о ее болезни. Это был самоотверженный маскарад, чтобы избавить других от боли сопереживания умирающему. Милла не могла притворяться, что у нее такая же благородная мотивация, но если у ее матери хватало силы духа, то и у нее хватит.


— Итак, Милла, над чем вы сейчас работаете?

Она не хотела говорить о своей работе, но вопрос Кормака подоспел вовремя, прервав болтовню Рози, которая пыталась привлечь гостью к обсуждению вариантов свадебного декора.

Милла положила суповую ложку и промокнула рот салфеткой. Она не знала, что сказать, понимая, что вряд ли сможет объяснить Кормаку, что не может найти свой путь в искусстве. Сейчас она пытается писать урбанистические портреты, хотя всегда тяготела к пейзажной живописи.

Все, кто сидел за столом, обратили взгляды на Миллу. Она почувствовала, что ее щеки заливаются румянцем, и улыбнулась.

— Я в основном предпочитаю классическую школу живописи, но в настоящее время пустилась в эксперименты…

— В эксперименты? Какие? — спросил Сэм.

Милла посмотрела через стол на младшего брата Кормака. Ему было двадцать лет, долговязый и неуклюжий, он еще не успел сформироваться во взрослого мужчину. Его волосы были светлее, чем у Кормака, с рыжеватым оттенком, а глаза — голубые и озорные.

— В основном портретная живопись…

Сэм мило улыбнулся.

— Если хотите, могу попозировать для вас. У меня очень выразительные скулы.

Милла рассмеялась.

— Спасибо за предложение, Сэм, но я работаю с фотографиями, которые сделала в Лондоне.

— А, значит, вы рисуете яппи или гуппи, или как они там себя называют в наши дни?

У главы семьи, Аласдера Бьюкенена, Милла подметила такой же озорной блеск в глазах, какой раз или два видела в глазах Кормака.

Она покачала головой.

— Нет. Это не яппи. Просто случайные люди, чьи образы я использую.

— Но у вас ведь есть что‑то, что их связывает, какая‑то общая идея?

Кормак казался Милле безжалостным в своей настойчивости. Его вопросы словно пригвождали Миллу к стулу, заставляли искать ответы, которых у нее не было.