Когда вскорѣ послѣ этого пришло время выѣзжать въ поле, Гаврило по привычкѣ отправился копать землю. Весна стояла теплая, влажная. День-два свѣтило солнце; слѣдующій день лилъ дождь, потомъ опять стало свѣтло и радостно. Бывало, Гаврило въ такіе дни оживалъ и весело ходилъ за сохой, вѣря, что на землѣ тепло жить… Лѣсъ зеленѣлъ молодыми, яркими листьями. По полю поднималась свѣжая трава; на озимыхъ пашняхъ проглядывала ужь рожь. Гаврило принялся за работу какъ слѣдуетъ; съѣлъ кусокъ хлѣба, выпилъ буракъ квасу, покормилъ мерина, и еще солнце хорошо не засвѣтило, какъ онъ уже медленно шагалъ по бурьяну. Сначала работа шла успѣшно, но чѣмъ дальше, тѣмъ все тише, тише лошадь съ хозяиномъ подвигались впередъ. Не слышалось понуканья и хлопанья кнута, не выходило слова изъ устъ Гаврилы. И въ полѣ царствовала тишина, какъ среди спокойнаго моря. Слышался лишь неопредѣленный шумъ, производимый шепотомъ листьевъ ближайшаго лѣса и колебаніемъ травы. И все тише, тише тянулись лошадь съ хозяиномъ. Меринъ оглядывался по сторонамъ, улучалъ минуту сорвать верхушку прошлогодней травы и съ удовольствіемъ жевалъ ее; еще немного, и лукавое животное остановилось бы совсѣмъ, чтобы немного соснуть, пока очнется отъ дремоты самъ хозяинъ. Но хозяинъ не спалъ. Онъ опустилъ голову и безсознательно шелъ за лошадью. Онъ имѣлъ видъ человѣка, который глубоко задумался. Гаврило что-то соображалъ.
«Кар-ръ! кар-ръ!» — вдругъ закричала хрипло ворона. Гаврило вздрогнулъ. На лицѣ отразилось раздраженіе. «Я тебѣ дамъ, подлая!» — крикнулъ онъ, махая кнутомъ. Онъ не вѣрилъ разнымъ сказкамъ насчетъ воронъ, но карканье и видъ вороны теперь почему-то моментально вывели его изъ себя. Онъ заторопился, задергалъ мерина, а когда тотъ съ перваго разу не послушался, заоралъ на него что есть мочи, отчего тотъ дернулъ и соха выскочила изъ борозды. «Кар-ръ! кар-ръ!» — вдругъ опять надъ самымъ ухомъ, но съ другой стороны, хрипло заболтала ворона, отлетѣла подальше и потыкала носомъ въ комъ земли. Гаврило пришелъ въ ярость. «Кар-ръ! кар-ръ!» — хрипѣла подлая птица, не унимаясь. Богъ знаетъ, что сдѣлалось съ Гаврилой; онъ схватилъ съ слѣпою яростью комъ земли и пустилъ его въ птицу. Онъ принялся ругать птицу, потомъ мерина, потомъ неизвѣстно кого, безсмысленнымъ наборомъ словъ, и долго не могъ придти въ себя. Только хворый человѣкъ могъ придти въ такой необузданный гнѣвъ изъ пустяковъ и вспыхнуть злобой къ глупому животному. Но какъ бы то ни было, а Гаврило въ этотъ день больше уже не могъ работать. Послѣ страннаго раздраженія онъ ослабѣлъ и еле-еле тащился по пашнѣ. пока эта немощь, въ свою очередь, не раздражила его. Тогда онъ поспѣшно собрался и явился, къ удивленію старухи, домой. Нѣсколько дней онъ маялся съ этою полосой. На другой день, напримѣръ, онъ попытался поѣхать, но также отчего-то взбѣсился и съ шумомъ двинулся домой, гдѣ легъ на дворѣ, закрылся шубой и такъ пролежалъ до вечера. На третій день также вернулся. На четвертый совсѣмъ не поѣхалъ. На слѣдующій день жена боязливо посылала его въ поле, но онъ отвѣтилъ:
