Нельзя представить себѣ болѣе дѣлового человѣка, какъ этотъ Ѳедосѣй. Проживъ свое хозяйство, свой домъ и свою семью, онъ остался спокоенъ, какъ генералъ, проигравшій сраженіе. У него каждый день находились дѣла. Правда, заработки его были плохіе, — кто же дастъ ему работу, коли руки у него не годятся? — но Ѳедосѣй оставался твердъ и дѣятельно искалъ работы и пищи, и если иногда обстоятельства ставили его въ недоумѣніе, такъ онъ, не долго раздумывая, бралъ кошель и знакомымъ ему тономъ вымаливалъ куски Христа ради. Послѣднее занятіе было даже вѣрнѣе; не бывало случая, чтобы Ѳедосѣй приходилъ домой съ пустыми руками. Куски всегда приносились въ достаточномъ количествѣ, вслѣдствіе чего Ѳедосѣю непремѣнно представлялась возможность, по приходѣ домой, заняться подробнымъ вычисленіемъ и сортированіемъ добычи. Онъ высыпалъ всю добычу изъ кошеля и раскладывалъ куски на кучи. Вотъ эту сейчасъ съѣсть, эта пойдетъ на завтрашній день, эта куча предназначается къ продажѣ, а эту должно обратить въ сухари. Ѳедосѣй разсчитывалъ глубокомысленно, какъ банкиръ, подводящій балансъ. Вообще, жизнь Ѳедосѣя была занятая, полная. Въ то время, когда онъ поселился у Горѣлова, онъ нашелъ довольно складную работу. На маслобойнѣ въ сосѣдней деревнѣ пала лошадь, возившая ремень, которымъ вертѣлись маслобойныя колеса. Узнавъ объ этомъ; Ѳедосѣй живо скаталъ на маслобойню и послѣ непродолжительныхъ переговоровъ подрядился возить колеса впредь до того времени, когда хозяиномъ будетъ пріобрѣтена новая лошадь, за что получалъ шесть копѣекъ въ сутки и мѣру толокна.
Никакого имущества Ѳедосѣй не имѣлъ; все у него было ободрано, рвано, вонюче. Но Ѳедосѣй не унывалъ никогда, довольный всѣмъ міромъ, всею своею жизнью, и въ томъ числѣ и своею одеждой. Однако, и у него были свои пристрастія. Во-первыхъ, онъ до безконечности любилъ сахаръ и постоянно имѣлъ его, хотя бы въ видѣ огрызка съ булавочную головку. Гдѣ онъ его доставалъ — неизвѣстно, но каждый вечеръ послѣ серьезной и утомительной дѣятельности за ужиномъ онъ сгрызалъ немножко сахару, и только тогда спокойно укладывался спать. Другою страстью его были рукава полушубка. Полушубокъ давно протухъ, истлѣлъ и износился, — званія его не оставалось, — но рукава остались. Ѳедосѣй неизмѣнно надѣвалъ ихъ на руки и говорилъ, что безъ нихъ ему давно бы пришелъ смертный часъ. Онъ ихъ любилъ, беретъ и боялся, какъ бы ихъ не украли.
Горѣловъ въ первое время усиленно наблюдалъ Ѳедосѣя и, въ концѣ-концовъ, къ своему собственному удивленію, сталъ жалѣть его. Иногда онъ кое въ чемъ помогалъ ему, иногда давалъ ему кашицы. Ѳедосѣй за это такъ привязался къ нему, что въ дождливое время отдавалъ ему на храненіе рукава.
