Не знаю, сколько прошло времени, пока я снова обрел способность спокойно разговаривать.
— Зачем, зачем он это сделал? — стенал я, заламывая в отчаянии руки. — И почему именно я должен был выдать его?
— Я все расскажу тебе, отец. Постарайся только успокоиться и приготовься внимательно слушать. У нас будет долгий и трудный разговор.
Я взглянул на цветущее лицо А и поразился ее железной выдержке.
— Что дает тебе силу, о девушка? — воскликнул я удивленно. — Твой жених погиб страшной смертью, преданный собственным отцом, тебе самой ежеминутно грозит гибель, а ты спокойно идешь рядом со мной, и губы твои улыбаются, и походка твоя стройна. Почему ты не разорвешь свои одежды и не обреешь голову в знак вечной скорби, или не кинешься с Башни Любви, как это делают женщины, потерявшие любимых?
Она смотрела мне в глаза, и ее взгляд был ясен, а речь тверда.
— Слушай меня, отец. Я пришла не затем, чтобы терзать твое сердце горестным известием. Если ты любишь своего сына, если ты веришь ему, если хочешь увидеть его, нянчить его детей, твоих внуков — помоги ему!
— Что ты говоришь, несчастная! — закричал я. — Ведь я своими глазами видел, как ему отрубили голову!
— Да, это правда. И тем не менее ему надо помочь. Он еще может вернуться к нам.
Я с болью посмотрел на нее. Такая славная девушка… Она была бы отличной женой моему сыну. Как жаль, что его гибель настолько помутила ее рассудок!
— Успокойся, А, — ласково сказал я. — Пойдем отсюда. Скажи, чем я могу облегчить твое горе? Быть может, тебе нужны деньги?
Она не обиделась на меня, только спокойно отодвинула кошелек, который я протянул ей.
— Ты уже проследил, куда уходит Император в полдень из Голубого зала? — спросила она.
Я ошеломленно посмотрел не нее.
Все последние дни у меня не проходило ощущение, что чья-то невидимая рука все туже и туже закручивает пружину событий. Казалось, еще один оборот — и металл не выдержит, со звоном разлетятся в стороны шестеренки, сорванные с привычных мест ударом взбунтовавшейся стали…
После разговора с А я не находил себе места. По вечерам, когда были проверены караулы и закончены все дела, я долго не мог заснуть. Нервы мои были возбуждены до предела. Я метался по кровати, комкая одеяло. Не раз моя рука протягивалась к бутылке с вином, и я с большим трудом преодолевал искушение.
Однажды мне приснился страшный сон. Мне снилось, что я Император и выступаю перед своими квиритами в Большом Императорском Совете. Часы пробили полдень, и ко мне подбежал Гун. «О Повелитель! — воскликнул он, приплясывая на одной ноге. — Все приглашенные тобой мертвецы прибыли». Я посмотрел на публику и увидел, что зал заполнен одними покойниками. Мертвецы сидели в ложах, прогуливались по вестибюлю, толпились у автоматов с напитками. Почему-то у каждого была только одна нога. «Почему все они одноногие?» — спросил я. «По велению Тайной Канцелярии каждому входящему сюда отрубают правую ногу», — ответил Гун, приплясывал. Я со страхом взглянул на свои ноги. Мой взгляд заметили окружающие. «Держи его!» — закричали отовсюду. Напрасно я отбивался — меня схватили, повалили, Гун взмахнул мечом… Я в ужасе проснулся. Около моей кровати стояли трое.
