поверх очков. Обычно он носил линзы и только на выступления надевал очки — так он больше походил на оригинал.
Последние строки он знал наизусть. Он читал их так часто, что мог спокойно наблюдать за публикой.
— Но, когда дело свершилось и наступил вечер, ею овладели сомнения. Мятежный, тревожный дух разбил бивак у того же огня. Твои дела, добрые или злые, расходятся, точно круги на воде. Убегают вдаль и вечно находят новые тропы. Поэтому последствия твоих поступков бессчетны, и неизмерима твоя вина за них.
Выступление закончилось, он медленно закрыл книгу, и софиты снова осветили сцену. Его голос растворился в полной тишине, и этой паузой немедленно воспользовался страх. Вечная боязнь того, что именно сейчас это случится. Публика в едином порыве поднимется и оглушающим ревом выразит свое разочарование. Он ни на что не годен. Он посредственность. Но тут, освобождая его от страхов и наполняя собой его жилы, раздались аплодисменты. Звук вдохновенно хлопающих ладоней согрел его, точно любовное объятие.
Он великолепен, он всем нравится.
Скорее бы расслабиться, добраться до мини-бара в гостиничном номере.
Прежде чем уйти со сцены, он посмотрел на женщину долгим взглядом.
Приходите в ложу.
На автоответчике обнаружились три сообщения. Первое от Элен, его дочери. Он забыл позвонить, как обещал. Второе от жены Луизы, она сердилась из-за того, что он не позвонил Элен. А третье от некой Марианны Фолькесон, которая разыскивала его, чтобы спросить о Грете Персон — экономке, жившей у них в семье, когда Ян-Эрик был маленьким. Дело давнее, однако, по распоряжению отца, акционерное общество Рагнерфельдт по-прежнему ежемесячно выплачивало Грете определенную сумму, что-то вроде пенсии за долгую и верную службу. Ян-Эрик записал номер Марианны Фолькесон и уже начал набирать номер дочери, когда в дверь осторожно постучали.
Он отключил мобильный и открыл.
Наконец-то ему не нужны слова-лауреаты. На этой сцене он и так звезда.
Ночью ему не придется страдать от одиночества.
* * *
«Отлично».
Именно это слово пришло ей в голову, едва она утром открыла глаза, хоть она, убейте, не понимала, откуда оно могло взяться. Она бы не удивилась, если бы подумала что-нибудь вроде «достали» или «задолбали», но это было именно «отлично» — слово, для которого у нее уже давно не было никаких поводов.
Луиза Рагнерфельдт завтракала, сидя за кухонным столом и слушая утреннюю возню дочери. Вблизи постепенные изменения незаметны. Только на расстоянии ты начинаешь отчетливо видеть, что распад прогрессирует, и уже невозможно дольше притворяться, будто ничего не происходит.
