И больше ничего. Вид встревоженный, но вроде ничего не болит. Так что откуда мне было знать, — произнесла она резко, задвигая ящик картотеки, — что с ней. У меня что, других дел нет, чтоб еще чужие мысли читать!
Рэйчел с бьющимся сердцем бросилась по коридору — лампы дневного света над головой, зеленый, под мрамор, линолеум под ногами, старый, потрескивающий при ходьбе. Скорее! Подыскивать оправдывающие ее предлоги можно будет потом. Тогда у нее хватит времени для сожалений и поисков виновных.
Наверное, ночью Альма проснулась от родовых схваток. Ей стало страшно. «Позовите доктора Розенталь», — должно быть, молила несчастная, потому что только доктор Розенталь могла принять у нее роды. И тут ей сказали, что доктора не могут найти. Тогда Альма решила, что будет ждать. И ничего не сказала о схватках… Конечно, глупо. Конечно, по-детски. Но ведь Альма, в сущности, и была ребенком, верящим, что ее доктор — сам Господь Бог.
«И я позволяла ей так думать, — не могла не признаться себе Рэйчел. — Значит, я виновата!»
В первой родильной палате Рэйчел увидела незнакомого ей молодого ординатора, отрывисто диктовавшего распоряжения стоявшей рядом сестре. Хардман. Вот он, представитель новой генерации: молокосос, а держится с профессорским апломбом. Его бледное блестящее от пота лицо испугало Рэйчел больше, чем вид Альмы, распростертой на столе с широко разведенными ногами, закрепленными в «стременах». Выпирающий живот накрывала стерильная голубая простыня. Ясно было, что врач ожидал неприятностей. Крупных притом. Больную готовили к сечению промежности.
— Показания? — сразу же спрашивает она, не теряя времени даже на то, чтобы вымыть руки.
Оттуда, где стоит Рэйчел, ей видно, что водянка за это время стала значительно сильнее. Подошвы Альмы чудовищно распухли, набрякшие лодыжки своими размерами напоминают мускусные дыни.
— Неважные, — отвечает Хардман. — Кровяное давление сто восемьдесят на сто двадцать. У ребенка прослушивается тахикардия.
— Воды уже начали отходить? — прервала его Рэйчел, натягивая хирургические перчатки.
— Да, перед вашим приходом. Я как раз ее осматривал. Головка уже видна, но ребенок сам не выйдет. Если вы тоже за сечение, то я бы на вашем месте не терял ни минуты.
Что ж, подумала она, этот Хардман, может быть, и не слишком опытен, но далеко не глуп.
Выбор был прост: либо попытаться принять обычные роды, либо прибегнуть к кесареву. Один способ гуманный, второй — варварский. Но в данной ситуации варварским мог оказаться любой из этих вариантов.
