Белл была одержима покупками. Карен же была увлечена модой. Она имела дюжину бумажных кукол и придумывала для них замысловатые наряды. Однако бумага не давала настоящего ощущения. Карен нравилось чувствовать ткань на ощупь, ее увлекали возможности бесчисленных комбинаций цвета и фактуры материала. Видимо, с тех пор у Карен возникло убеждение, что мода начинается с материи, что именно ткань является тем центром, из которого и зарождается наряд. В отличие от Белл, она не хотела приобретать одежду, ей просто нравилось смотреть на нее, быть рядом с ней. Карен представлялось, что она выросла под вешалкой с одеждой, с которой выбирает свои наряды Белл. С детских лет ее больше всего интересовали драпировки из тканей и контрастность окантованных и врезанных швов.
Оказываясь дома, Карен мечтала добраться до гардероба Белл, но соваться туда ей было настрого запрещено. Белл сортировала одежду по цвету, стилю и способу использования. Блузки, например, не висели вместе: те, которые полагалось носить с пиджаками, располагались рядом с пиджаками. Однако по причине, известной только Белл, все юбки размещались отдельно от других частей ансамбля. Установленный порядок был неизменным и столь же трудным для понимания, как десятичная система, описанная в учебнике Дьюи, взятом из бруклинской общественной библиотеки. Ботинки, шарфы, пояса и чулки Белл были рассортированы по своим местам с необыкновенной тщательностью. Надумай Карен коснуться чего-нибудь — мать сразу бы обнаружила непорядок. Белл не носила слаксы: «Я не вышла ростом для них», — говорила она. Зато у нее было много переливающихся на свету шелковых нарядов, и маленькой Карен хотелось поиграть с ними или хотя бы потрогать их. А что уж говорить о шляпах! В общем, гардероб был местом чудес. Но несмотря на то, что мать и дочь вместе ходили по магазинам, они никогда не играли в наряды. Белл вообще не имела склонности к играм.
Такси приближалась к выезду из Рокуил Центра. Водитель что-то тихо бормотал про себя. Карен молила Бога, чтобы он не обозлился за навязанный ему длинный путь и не высадил ее прямо здесь, у Экспрессуэй. Дождь был еще сильным. Карен чувствовала себя беспомощной и ранимой, как Бланш Дюбуа в пьесе Теннесси Уильямса, и подобно той она сейчас целиком зависела от доброты незнакомых людей. Карен подсказала бормочущему водителю, как проехать остаток пути.
Наконец такси остановилось у кирпичного здания с аккуратно подрезанной живой изгородью. Карен расплатилась с водителем сотней долларов и рассказала ему, как побыстрее выбраться обратно, а затем вылезла из машины и направилась к дому. Уже стемнело. В черных окнах угадывался дрожащий свет канделябра в гостиной. Мать и сестра поджидали ее.
