Как-то днем дверь в камеру открылась.
— Ваш адвокат!
Вошла Сильви. Она больше не хромала: лодыжка наконец зажила. У нее была совершенно новая прическа — очень короткая стрижка, открывающая лицо, — как оказалось, с правильными чертами… Сильви нанесла на него крем-пудру цвета загара, что очень ей шло. Она была почти хорошенькой. Подобное превращение казалось мне просто невероятным. Она выглядела прямо-таки экстравагантно, если сравнить с тем, какой она предстала передо мной в первый день — хилое существо, напоминающее больную ворону.
Сделав над собой усилие, я улыбнулся.
— Добрый день!
— Здравствуйте…
Она держалась прямо, зажав подмышкой старый черный портфель. Этот портфель наверное служил ей, когда она еще училась, и теперь стал своего рода талисманом…
— В последние дни я чувствовал себя заброшенным…
— Я чуть было не бросила вас совсем…
— В самом деле?
Поддерживая портфель левой рукой, она открыла его, достала газету и бросила мне. Разворачивать ее было ни к чему: на первой же странице я увидел напечатанный в три колонки заголовок:
НОВЫЙ ПОВОРОТ В ДЕЛЕ СОММЕ
Гнусная инсценировка убийцы. Убийство из ревности — исключено! Убийца совершил преступление, чтобы избавиться от долга в восемь миллионов!
Буквы плясали у меня перед глазами — черные, жирные, блестящие, подобные тем, что гравируют на надгробных камнях.
Я попытался прочитать статью. Мне хватило первых десяти строчек; в них излагалось все дело так, как оно произошло. В выгребной яме были найдены обрывки расписок… Я был разоблачен!
Я не смог читать дальше. Все туманилось вокруг. Так бывает летом, когда звенящий от зноя воздух словно стелется над самой землей. Я отшвырнул газету.
— Ну что ж, полагаю, меня можно считать покойником, — прошептал я, глядя на моего адвоката.
Сильви кусала нижнюю губу. Похоже, она пребывала в растерянности.
— Почему вы мне ничего не сказали?
— Ох, сейчас не время для обид!
— Я могла бы по крайней мере предвидеть ход расследования.
— И что дальше?
Сильви промолчала. Она казалась воплощением бессилия. Нет, она бы ничего не смогла сделать… Ничего. Ни одному адвокату, даже самому искусному, не удалось бы наверное вытащить меня из этой скверной истории. И она обиделась не потому, что была задета ее профессиональная гордость. Сильви сердилась на меня за то, что напрасно отнеслась ко мне с симпатией. Она сердилась за то, что я обманул друга, которым она незаметно становилась для меня.
— Вы совершили чудовищное преступление, мосье Сомме.
