— Я люблю тебя, мамочка, я люблю тебя, папуля, — произнесла Кирстен потерянным голосом. Она переводила взгляд с одного на другого, и душа ее разрывалась на части. — И если я действительно решу ехать в Лондон, то хочу, чтобы вы знали: я сделаю это ради всех нас. Кроме того, — сглатывая слезы, Кирстен натужно улыбнулась, — подумайте, какую кучу денег можно будет сэкономить на уроках и нотах.
С этими словами, прежде чем Эмиль или Жанна смогли что-либо ответить, Кирстен выскочила из-за стола и бросилась в свою комнату.
Кирстен подошла к окну и высунулась в темноту, привычно удивляясь красоте ночных улиц. Шумный город превратился вдруг в чудесную волшебную страну: грязь и мусор, казалось, безвозвратно растворились в мерцающем свете неоновых огней. А какой вид из окна дома Шеффилдов? И опять перед мысленным взором Кирстен возник образ далекого Лондона, только на этот раз вместо его улиц и парков она видела себя исполняющей Второй фортепьянный концерт Брамса в «Рояль-Алберт-холл» в сопровождении Королевского симфонического оркестра.
Кирстен громко рассмеялась над собственной глупостью и постаралась отогнать мучивший ее образ. Глядя вдоль Девятой авеню, она сделала то, что делала каждый вечер, прежде чем лечь в постель, — мысленно начертила горящими фонарями светящуюся стрелу, указывающую на восток, в сторону Седьмой авеню, туда, где на пересечении Пятьдесят шестой и Пятьдесят седьмой улиц возвышалось здание янтарного цвета. Положив локти на пыльный подоконник, Кирстен смотрела на воображаемую стрелу долгим, жадным взглядом. Если только год в Лондоне хоть на шаг приблизит се к обожаемому «Карнеги-холл», она отправится туда завтра же.
