Роксана, слушая его, с ужасом уточнила:
— Ты хочешь сказать, что Клодия в самом деле пригласила Майкла на вечер, когда я была в Уинфорде? — Она почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
Значит, не только Майкл обманывал ее, но и Клодия была вовлечена в интригу. Клодия, вечно эта Клодия! Как хорошо, что она позвонила Клеменсу — нет вещи, которой бы он не знал.
— Все это — не более чем безобидное совпадение, — попытался уверить племянницу Тривс. — Роксана? — Удивленный ее неожиданным молчанием, Клеменс потряс трубкой. — Ты меня слышишь, девочка?
У Роксаны возникло ощущение, что она идет без страховки по натянутому высоко над землей канату…
— Да, я слушаю, — тихо ответила она.
— Ну, и о чем же ты сейчас думаешь?
— О том, что хотела бы убедиться, что «просто безобидное совпадение» так и осталось «просто безобидным совпадением».
— И как же ты собираешься в этом убедиться?
— Я должна быть уверена, что Майкл никогда не будет дирижировать знаменитой протеже моей дорогой кузины Клодии. Слышишь? Никогда!
Тривс вскрикнул от резкого звука, раздавшегося в трубке, и отнял ее подальше от уха. Ничто не раздражало его так, как брошенная на том конце провода трубка, в особенности в такую рань.
В течение последующих двух лет большинство критиков величали Кирстен не иначе, как «ярчайшей новой звездой, взошедшей на музыкальном небосклоне». Правда, были и такие, кто предпочитал критику комплиментам в адрес молодой пианистки. Критики старшего поколения надменно упрекали ее в излишнем новаторстве, молодые же находили Кирстен недостаточно авангардной. Для кого-то она была либо слишком резкой, либо излишне утонченной, а для кого-то слишком «дикой» или слишком «домашней» или же откровенной или чересчур туманной. Но несмотря на разность суждений, все в один голос говорили о творчестве Кирстен только в превосходных степенях. Похоже, что Кирстен Харальд судьбой было уготовано возбуждать в людях только крайние точки зрения.
Кирстен по-прежнему радовалась любому признанию ее мастерства, в ответ же на резкую критику она с удвоенной силой трудилась, оттачивая технику и мастерство исполнения. Кирстен была глубоко убеждена, что она, как музыкант, совершенна ровно настолько, насколько совершенна последняя взятая ею нота. Эту истину она доказывала себе на каждом выступлении. Сомнения не пугали ее, а придавали новые силы, чтобы преодолевать их.
Выступая на сценах всех крупнейших концертных залов Америки, Канады и Европы, Кирстен завоевала сердца коллег-музыкантов и десятков тысяч почитателей классической музыки, составлявших ее аудиторию. Теперь она принадлежала миру, сделавшему Кирстен обожаемым идолом. Ею восхищались, баловали и трепетали перед ней. Кирстен подражали. Руководители оркестров и дирижеры соперничали между собой в борьбе за ее благосклонное внимание, словно ревнивые поклонники, наперебой приглашая Кирстен для участия в концертах и студийных записях. Невероятная профессиональная занятость совершенно не оставляла Кирстен времени на личную жизнь. Но молодая женщина и не желала иной судьбы.
