Я смотрел на проспект Салавата и Монумент Дружбы, но почудилось, что видел и слышал совсем иное…
Как ни хотелось Анмару заглянуть домой и повидать Хайрийю, он понимал, что ему нужно идти в басту, в Большой дом, где уже, вероятно, собрались старейшины и вождь Тармак. Стоящий почти посредине городища большой круглый дом был сложен из толстых бревен и обмазан снаружи розовой глиной.
У входа стоял вооруженный тяжелой палицей и копьем воин, который хорошо знал Анмара в лицо. Обсуждение, как понял Анмар, уже заканчивалось. Вокруг священного напольного очага с каменными выкладками сидели на войлочном паласе старейшины, В большом деревянном кресле, покрытом шкурой соболей, восседал Тармак, который, увидев вошедшего молодого охотника, посмотрел на него, как показалось Анмару, с тревогой, слегка кивнул, но продолжал беседу со старейшинами. Речь шла о самом главном — жертвоприношении. Шаман Салямсинжэн, пришлепывая своими жирными толстыми губами, говорил, что опасность не просто большая и страшная, а смертельная. Поэтому нужно вспомнить о том, что делали предки перед такой угрозой, то есть о человеческом жертвоприношении богу войны Бурге. Такая жертва, к которой уже не прибегали давно, в данной обстановке оправданна. Она придаст силу перед лицом врага, возбудит мужество, вселит уверенность. Если в жертву будет принесен воин врага, все соплеменники увидят, что перед ними не великаны, а простые люди, испытывающие и страх, и боль, и смертные. Судя по одобрительному гулу, большинство старейшин склонялось в сторону шамана. Лишь вождь и еще несколько человек колебались.
— Во-первых, такое жертвоприношение в последний раз было так давно, — говорил медленно вождь Тармак, — что в живых не осталось ни одного человека, кто видел это своими глазами. Не получится ли наоборот: не запугает ли кровавое зрелище соплеменников, не устрашит ли и не ослабит ли их дух? Во-вторых, кого принести в жертву? Нужен воин врага или хотя бы их соплеменник. Купца, который уже много лун живет в городище, или посла, который принес требование захватчиков на закате солнца, трогать нельзя. Первый из них гость, и закон гостеприимства свят. Второй — посол: лицо тоже неприкосновенное.
— Бурге должны быть принесены в жертву или воин врага, — громко и отчетливо произнес Салямсинжэн, — или молодая женщина, вышедшая последней в племени замуж.
Наступило молчание. Этой женщиной была дочь вождя Тармака — Хайрийя, ставшая женой охотника Анмара. Такого коварства, кажется, никто не ожидал. Многим сидящим в Совете было известно, что шаман получил отказ, когда просил руки дочери вождя. Предпочтение было отдано молодому охотнику, которого Хайрийя любила с детства. Салямсинжэн затаил в сердце обиду и ненависть. И вот представился подходящий случай, и теперь шаман мог отплатить сполна за обиду и отцу, и дочери, и мужу. Присутствующие понимали и знали, что ради блага племени и вождь, и охотник, и его жена пойдут, не колеблясь, на самопожертвование, как бы это ни было им больно.
