— Ах, ты не знаешь! Не знаешь?! Я скажу, чего у меня нет! Слушай! Зеркало, пусть не такое дорогое, как из бронзы, пусть как металлический кружок, покрытый серебром, — насмехалась Ксантиппа. — Ножницы, бритва, гребни, воск, искусственные волосы…
— Зачем тебе искусственные, у тебя же свои чудесные, — попробовал остановить жену Сократ, но его голос утонул в череде только начавшегося списка вещей, нужных, как считала Ксантиппа, любой нормальной афинянке.
— …бахрома, головные повязки, растительные румяна, белила, благовония, пемза, шнурки, сетки для волос, покрывала, ожерелья, карандаши для глаз, полотняное платье, пояса, шпильки, плащ, длинное платье, щипцы для завивки, серьги, подвески, браслеты, брошки, кольца для ног…
— Я не собираюсь посадить тебя на цепь, как собаку… — пытался Сократ шуткой остановить жену, но ее уже прорвало.
— …печати, цепочки, перстни, мази, футляры, сердолики, веер, шафрановые духи, ботинки на каблуках, сандалии, кожаная обувь, белые туфли, сандалии с красными и желтыми подошвами… — далее уставшая Ксантиппа уже не могла продолжать и разрыдалась.
Сократ уходил из агоры, а в ушах стоял голос горько плачущей жены, которая даже сквозь рыдания продолжала перечислять, что у других афинских жен есть, а у нее нет.
— …туника с цветной каймой… кожаный пояс… ремешки… пеплос с каймой… веер в… форме лотоса…
Покинув агору, Сократ направился на юг, к Итонским воротам. Но, о чем-то подумав, решил заглянуть в театр Диониса и Одеон и свернул на восток к Акрополю.
Сократ шел вдоль южной стены Акрополя к театру Диониса, вспоминая, как здесь над ним потешались, заставляя танцевать сикиннис и даже кордак[20], комедиографы Афин — Эвполид, Телеклид, Каллий. Лучшим комедиографом, безусловно, был Аристофан, который в своей комедии «Облака» почти три десятка лет назад изобразил Сократа смешным софистом, который учит сына богатого гражданина путем обмана отказаться от уплаты долгов. В начале учебы сына отец радовался его успехам, однако, убедившись, что тот выучился обманывать не только чужих, но и собственного отца и теперь может его даже поколотить, приходит в отчаяние и проклинает деятельность софистов.
— Катарсис[21], безусловно, делает людей чище, — размышлял Сократ на ходу, — очищение от скверны удерживает людей от бесчестия. Но удержать от бесчестия — не значит сделать людей лучше.
Воспоминание о танце кордак напомнило печальный случай на пиру у Каллия, когда избитый мальчик-танцор сошел с ума и остался инвалидом-карликом на всю жизнь.
