Вслед за агитатором поднялся с места Глава одной из Сотен и заявил о своём желании вступить в колхоз. Он сказал, что речь агитатора оказалась ясной и заразительной, и теперь у него самого нет сомнений относительно светлого будущего крестьянства, и что он считает себя самым счастливым человеком на земле, поскольку ему выпала честь вступить в колхоз одним из первых. Затем он спросил, кто хочет последовать его примеру. К нашему великому изумлению, нашлось несколько желающих. Член комиссии по хлебозаготовкам встал с места, подошёл к столу председателя собрания и сделал заявление о своём намерении вступить в колхоз. Затем он призвал одного члена комиссии стать колхозником, бросив лозунг «социалистического соревнования». Мы ещё больше удивились, когда последний приблизился к столу и принял этот вызов, а затем в свою очередь вызвал на соревнование другого члена комиссии. Этот «активист» проделал то же самое, и так по очереди. После членов комиссии по хлебозаготовкам пришла очередь возглавляющих Десятки и Пятёрки. Мы такого поворота никак не ожидали. Всего за несколько минут более пятнадцати дворов из нашей Сотни записались в члены ненавистного колхоза.
После вступления в колхоз «чиновников» к столу неожиданно подошёл рядовой крестьянин. Он тоже записался в колхозники и позвал за собой своего соседа Шевченко. Но здесь произошла заминка. Шевченко засомневался. Он привёл несколько причин, по которым в данный момент он никак не мог присоединиться к колхозу: ему необходимо время подумать, его жена была больна, а, кроме всего прочего, он предпочитал оставаться совершенно независимым. Он утверждал, что сейчас он не осмеливается на такой шаг, может быть в будущем. Сидящее за столом начальство настаивало на вступлении в колхоз немедленно, и он отчаянно сопротивлялся. Время тянулось. Никому не разрешили уходить с собрания.
Вдруг кто-то крикнул из задних рядов: «Давай вступай! Мы не хотим сидеть здесь всю ночь!». Для Шевченко такой оборот оказался шансом увернуться. «Если тебе так не терпится, подойди сюда и запишись сам!», — крикнул он в ответ и быстро вернулся на свою скамейку, игнорируя приказ председателя собрания оставаться на месте.
Ведущий собрание сначала потребовал от Шевченко вернуться к столу. Затем он сердито призвал всех присутствующих на собрании записаться в колхоз. Но мы оставались непреклонными. Никто не двинулся с места.
Представители власти не растерялись перед нашим молчаливым сопротивлением. Казалось, они были проинструктированы, что делать в подобной ситуации. Поскольку крестьяне продолжали молчать, а обстановка нагнеталась, то «товарищ профессор» внёс предложение. Он сказал, что следовало бы отметить «такой патриотический и счастливый момент» отправкой телеграммы ЦК Коммунистической партии, Советскому правительству и товарищу Сталину. И, не дожидаясь нашего согласия, он вынул из кармана клочок бумаги и начал зачитывать текст послания. В нём говорилось, что, внимательно заслушав «высоко патриотичную и познавательную» речь районного представителя и осознав превосходство социалистической аграрной системы над единоличным хозяйством, колхозники Первой Сотни (нам повезло в принадлежности к Первой Сотне: начальство отмечало, что мы на деле доказали право называться Номером Первым) единогласно пообещали добиться сто процентной коллективизации к Первому мая.
