Маслов напоминает, что до революции русская интеллигенция почти целиком, а вслед за ней и широкие слои населения во многом сочувствовали евреям, зато после Гражданской юдофобство стало «одной из самых резких черт в лице современной России». И далее:
«Интеллигенция, конечно, не считает советскую власть еврейской, но и она отмечает сильное участие в ней еврейства – участие, которое далеко не соответствует пропорции, которая выражается числом евреев по отношению к числу всего населения России».
Приведя многообразные примеры такого рода из разных сторон тогдашней действительности, Маслов сделал вывод, причем с горечью и безо всякого злорадства: «Советская власть, когда она в руках евреев, проявляется более выпячено своими отрицательными чертами: евреи грубее, наглее, вороватей, у них больше заносчивости, сильнее третирование населения». И далее смягчающая оговорка: «Может быть, в этих отрицательных свойствах сказывается невысокий уровень развития того еврейского слоя, который энергично впрягся в советскую телегу…» Ну как нынешнему российскому гражданину не оглянуться на Гайдара и Чубайса, Березовского и Гусинского? И не вспомнить публичный чубайсовский призыв – «больше наглости»?
Любопытно, что наблюдения и выводы С. Маслова вполне соответствуют точке зрения нескольких еврейских авторов, объединившихся в сборнике «Россия и евреи» (издан, разумеется, в эмиграции, чуть позже). Авторы были встревожены переизбытком евреев в руководстве «диктатуры пролетариата» в красной России, справедливо усматривая в этом грядущую опасность для еврейства в целом. Книга эта ныне известна, вот для примера лишь краткая цитата: «Теперь еврей – во всех углах, на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе армии… Русский человек видит теперь еврея и судьей и палачом…»
Уже говорилось, что свидетельств частных лиц той поры по «еврейскому вопросу» осталось крайне мало («за антисемитизм вне закона»), но они есть, недавно опубликованы. Вот один лишь пример – дневник писателя Михаила Булгакова за 1923–1925 годы. Очень он был раздражен по поводу тогдашнего всевластия евреев, читаем вот: «Френкель, ныне московский издатель, в прошлом раввин (вероятно и сейчас, только тайный)… Это рак в груди». Круто сказано, однако это у Булгакова отнюдь не случайная обмолвка, а осознанное мнение. Сходных суждений, острых или осторожных, можно ныне отыскать немало и без особенных усилий, в последние годы это стало возможно публиковать.
